Девочка и пёс
Шрифт:
– Что значат надуманные человеческие правила по сравнению с естественными законами природного бытия? Тот, кто свободен по сути своей, останется свободным в любом случае, а тот кто в душе своей раб должен и быть рабом. Ибо, как было сказано, это и полезно и справедливо. Я понимаю тебе трудно принять всё это вот так сразу. Но все же ты производишь впечатление достаточно разумного существа, готового руководствоваться логикой, а потому я не заковываю тебя сразу в цепи и не приказываю лупить палкой, лелея надежду что ты и сама поймешь всю правильность случившегося с тобой. Примерно через девять дней мы доберемся до Кеченара, после которого мы уже окажемся в Шинжуне. Именно в Кеченаре нам предстоит иметь дело с Пограничным корпусом Агрона. И я очень надеюсь что к тому времени ты уже полностью признаешь мою правоту и добровольно подпишешь "невольничную".
– А если не подпишу?
– Ну что ты такое говоришь, Суора Эрминейг, не разочаровывай меня. Если у меня хоть на миг возникнет сомнение, что при появлении королевских пограничников ты начнешь обвинять меня в насильственном обращении в рабство, то значит ты никогда не увидишь Кеченара. Ведь как ты наверно догадываешься, существует масса вариантов перевезти тебя в благословенный Шинжун так, чтобы ты никогда не встретилась с доблестными офицерами Пограничного корпуса. Которые кстати, если ты не знала, очень любят деньги. И может быть поэтому в Пограничный корпус и идут служить отпрыски самых знатных фамилий Агрона. Но это к слову. До мзды думаю дело не дойдет. А всё, например, случится так. Тебя опять засунут в "гроб" и запустят туда пустынного паука дабуга. Его яд творит удивительные вещи. Ты превратишься в бездвижное бревно, даже глазами шевелить не сможешь, а дабуг будет медленно обгладывать тебя. Потом, в Шинжуне, мы конечно вынем его. Но когда действия яда начнет проходить тебе придется пережить несколько часов жуткой боли. Поверь, тебе не понравится. Ну или тебя связанную, в мешке, перенесут через границу в обход Кеченара, по лесам и горам. Всё это потребует дополнительных усилий, а потому конечно будет воспринято мной крайне отрицательно. И тогда ты получишь не только своё клеймо, порции плетей и палок, но и кандалы-резцы, "соленое платье", от которого начинается чудовищный зуд, а почесаться ты не сможешь, горчичную кашу, после которой тебе, умирающей от жажды, не дадут не глотка воды, хмель-траву, превращающей тебя в животное, и мои парни будут иметь тебя с такими извращениями, что тебе покажется что до этого ты вела жизнь целомудренной монахини. Всё это будет для тебя очень неприятно. Но если раб не понимает что он раб, эту мысль надо донести до него. Обязательно донести и так чтобы он прочувствовал и запомнил её до конца своей жизни. А то что ты возможно слегка потеряешь свой товарный вид меня не пугает. Прежде чем выставить тебя на рынок, ты целый месяц проведешь в "родильне", это такое весёлое место, где рабов подготавливают, обучают быть товаром и прикладывают все усилия чтобы "товар" выглядел заманчиво. Там твое тело доведут до совершенства. И ты будешь истинным украшением торгов. Это я тебе обещаю.
Он замолчал, словно о чем-то размечтавшись. Суора, которой уже донельзя надоело пялиться в чернильную тьму, сказала:
– Может ты наконец выпустишь меня из этого ящика?
Но она тут же попеняла себе, решив что взяла неверный тон. Она всё еще разговаривала с ним точно так же как и вчера в комнате гостиницы, немного свысока. И судя по всему была права, работорговцу не понравилась её интонация:
– Для начала тебе нужно научиться правильно ко мне обращаться, – сурово проговорил он. – Ты должна запомнить, что теперь для тебя всегда и повсюду существует строгая беспрекословная иерархия. В городском доме, в загородном поместье, в путешествии, на привале, везде где ты окажешься ты должна помнить свое место. Ты на низшей ступени этой иерархии – младший раб, приравненный к домашним животным. Все остальные выше тебя: старшие рабы, рабы-смотрители и рабы-управляющие. Выше всех рабов конечно же любой свободный человек. Но для тебя выше всех в этом мире твой бог и владыка, тот чьей одушевленной собственностью ты являешься – твой хозяин. Его титул – грандлорд и именно так ты к нему и должна обращаться. Но кроме этого, при окончании всякого разговора со своим грандлордом ты обязана поклониться, потом тебе покажут как именно, и произнести: "Слушаюсь, мой властелин". Ну и естественно пока я не продам тебя другому хозяину, твой грандлорд – я. Ты поняла меня?
– Я услышала тебя, Далив Варнего, – ответила девушка чуть насмешливо.
Оглушающий трескучий удар кулаком по крышке "гроба" заставил её вздрогнуть всем телом и едва не закричать.
– Грандлорд Далив, рабыня! – Прорычал Варнего. Поостыв, он добавил: – Ну или "мой властелин".
Суора, вся сжавшись и онемев, глядела в чернильную тьму над собой. Громкий резкий отзвук удара казалось всё еще гудит в её голове. Но постепенно Ташунга заполнила холодная ненависть. Он воспринимал эмпатическую ауру работорговца и не видел в ней ни гнева, ни злости, а скорее только презрение, удовольствие и насмешку. Молодому шинжунцу определенно нравилось запугивать и унижать прекрасную гордую сайтонку, еще недавно столь заносчивую и самоуверенную.
– Может поговорим серьезно? – Предложила Суора своему невидимому собеседнику. – Тебе ведь нужны деньги. Мой кошелек, я так понимаю, уже у тебя. Там, не считая серебра, было 22 тоны. Сколько еще золота тебе надо чтобы ты отпустил меня?
– Глупая, глупая рабыня, – усмехнулся Далив. – Ты думаешь что я хоть на секунду поверю, что у тебя есть что-то еще кроме этих 22 монет, которые ты украла? Да и кроме того деньги это не всё что мне нужно. Я хочу чтобы в Шинжуне все увидели какой товар умеет доставать Далив Варнего. Ты понимаешь меня, рабыня?
Суора молчала. Ей нестерпимо хотелось сказать этому больному человеку, что она убьет его. Равнодушно и быстро, и потом больше никогда и не вспомнит о нём. Очень хотелось. Но вместо этого она тихо и отчетливо произнесла:
– Да, мой властелин.
109.
Карета остановилась. Элен сидела напряженная и встревоженная. Около часа назад они проехали городские ворота. Девочка слышала как какой-то привратник или стражник зычным голосом грозно кричал кому-то, требуя убраться с дороги и пропустить экипаж королевского судьи. И с тех пор они катались по мощенным камнями улицам города, бесконечно сворачивая то направо, то налево. Непрестанно раздавался цокот копыт, скрип колес, чьи-то голоса. Но Элен сидела неподвижно, не проявляя никакого интереса к неизвестному инопланетному городу за зашторенным окном. Ей было страшно. Страх пришел неожиданно, где-то перед самыми городскими воротами. Девочка вдруг осознала что вот-вот её путешествие закончится и судья и Галкут навсегда исчезнут из её жизни. И дело было даже не в том что хорошо знакомое зло это лучше чем зло неизвестное, а просто и Мастон Лург, и его слуга, и эта карета, и вся эта дорога казалось еще хоть как-то связывают её с тем миром откуда она пришла. Где были папа и Кит, космические корабли и Старнет, мультиморфная кровать и парящие в воздухе 3D-мониторы, матерщинник дядя Вася и тихая Вечнозеленая улица. А сейчас эта связь должна была окончательно исчезнуть, её заберут чужие незнакомые люди и уведут в свой глупый недоразвитый мир. Жуткое ощущение неотвратимости этого исхода, пронзительное чувство одиночества и потерянности накрывали её с головой. Она словно тонула в холодной воде и рядом не было никого кто мог бы ей помочь. И даже этот ненавистный гадкий судья казался ей чем-то родным по сравнению с заглатывающей её мрачной ледяной пустотой грядущего почти небытия. По крайней мере судья видел Кита, робот запечатлелся в его памяти и это словно как-то сближало его с нею. Элен хотелось заплакать и казалось что слезы уже наворачиваются на глаза, но дальше почему-то пробиться не могли. Она смотрела куда-то в пол и все долетавшие до неё звуки незнакомого пугающего города словно вонзались ей в сердце. Она не хотела слышать их, не хотела быть здесь, уж лучше обратно в караван или в "Одинокого пастуха", а еще лучше обратно в Туил, там где и Кит и Талгаро и где-то сравнительно недалеко полицейский корабль с модулем гиперпространственного перехода, модулем который буквально за несколько часов может вернуть её назад, на Макору, к дому 21 на улице Эвергрин. И она снова проснется в своей комнате, где на стенах изображение Джулиана Брэда и Камиллы Кесады, заката над океаном Энны, звездные карты секторов, разрабатываемых в данный момент Службой Внешней Разведки, случайные фото из семейного архива, на которых папа, мама и дедушка, кадры из фильмов полного погружения, где она и Эльвира Мейнос в окружении пиратов в одном из притонов Кашуты, среди чудовищ радиоактивных шахт Каталоны и в компании взбунтовавшихся роботов Механии, переливающиеся цитаты сэра Будды и некоторые из заковыристых фраз дяди Васи. А рядом с кроватью на полу будет дремать Кит, повернув голову на бок, прикрыв глаза золотыми веками и где-то в глубине дома она услышит как папа воюет с кухонным автоматом, у которого полетели все личные настройки после обновления. И всё будет хорошо.
– Элен, нам надо поговорить, – очень серьезно сказал судья и девочка вздрогнула. Она подняла глаза на мужчину и его сосредоточенное лицо показалось ей хмурым.
– Мы сейчас возле Восьмого свода. Это одно из отделений Судебной Палаты, Килбернское отделение. Килберн – это один из районов Аканурана. Здесь нам придется расстаться на некоторое время. Но перед этим я хотел бы кое-что сказать тебе.
Судья замолчал. Элен, чуть ли не с испугом глядя на него, ждала продолжения.
– Ты необыкновенно умная девочка, Элен, – медленно проговорил Мастон Лург, словно и сам не вполне уверенный, что же именно он хочет сказать. – И я… я думаю ты всё прекрасно понимаешь сама. Я однажды уже говорил тебе, что человек, к которому я тебя везу это очень непростой человек. Он опасен. И не потому что он дурной человек, злой, безнравственный, жестокий или алчный. Этого я не знаю и не мне об этом судить. Но это человек, который обладает громадной властью, настолько громадной, что границы этой власти кроме него самого наверно неизвестны никому. А власть, Элен, тем более такая безмерная и неограниченная, необратимо меняет людей. Для такого человека любые категории Добра и Зла становятся совершенно лишними, ненужными, неубедительными, неэффективными. Они только мешают ему, стесняют его, кажутся абсолютно надуманными и глупыми. Для него становится важным только его власть. Ибо власть это самый могучий и страшный наркотик из всех, которые доводилось испытывать человеческому существу. И устоять против него невозможно. Наверно я говорю слишком отвлеченно, но ты должна понять главное. Такому человеку как герцог Этенгорский люди неважны в принципе. И это не потому что он плохой. На том уровне бытия где он находится не может быть плохих или хороших. Он служит только своей власти точно также, как она служит ему. Он верит, он знает что его власть это основа порядка, основа того что не позволяет миру скатиться в хаос. И то что укрепляет его власть, расширяет её, хорошо, а всё что представляет для неё угрозу, плохо. Всё очень просто. И тебе лишь следует не забывать об этом, когда ты встретишься с ним лицом к лицу. Ты для него, как и я, как и любой в Агроне всего только маленький кирпичик в очередной ступени той лестницы, по которой он поднимается. И он не задумываясь пожертвует любым из нас или напротив вознесет любого на вершину, если сочтет это полезным для себя. Он забрался так высоко, что его в какой-то мере можно считать подобным равнодушной стихии. Он как ветер, который может сбросить тебя со скалы или наполнить парус твоего корабля. Он опасен прежде всего тем что он больше не различает людей как таковых. Я всё это говорю не для того чтобы напугать тебя, а чтобы ты, находясь в его присутствии, возможно даже один на один, полностью отдавала себе отчет с кем ты имеешь дело. Любые шуточки, подковырки, всякая язвительность и ирония там будут не просто неуместны, а опасны для жизни. Да, герцог может быть снисходительным и простить какую-нибудь двусмысленную остроту, а может быть усталым и раздраженным и тогда он сметет любого из нас как ненужный мусор. Я понимаю, Элен, что ты ненавидишь меня и в душе лелеешь какие-то планы мести. Но заклинаю тебя не пытайся играть с верховным претором в какие-либо игры, что-нибудь выторговывая у него, ставя условия, стараясь погубить меня. Это всё плохо кончится.
Судья глядел на девочку почти умоляюще и той стало неприятно.
– Я ничего не лелею, господин инрэ, – сдержанно произнесла она. – По-моему я говорила вам, что считаю вас уже наказанным тем, что вы такой какой вы есть.
Мастон Лург утвердительно покачал головой и слабо улыбнулся:
– Да, я помню. Это очень великодушно с твоей стороны.
– Перестаньте! – Неприязненно воскликнула девочка и отвернулась к зашторенному окну.
Судья немного помолчал. Затем осторожно сказал:
– Герцог, конечно, потребует демонстрацию твоих способностей. Ты …, – Мастон Лург запнулся, пытаясь как можно аккуратнее сформулировать вопрос, – не будешь противиться?
Элен холодно поглядела на него.
– Не буду.
Судья снова понимающе покачал головой.
– Ты очень умная девочка.
– А вот вы нет! – Выпалила Элен. Ей опять пришло в голову, что вряд ли верховный претор положительно отнесется к человеку, своему подчиненному, который вымогает у него деньги и должность или что-нибудь там еще, устраивая грязную торговлю людьми. Элен казалось очевидным, что герцог наверняка в будущем постарается как-нибудь отомстить судье. Сначала вознесет его, как выразился сам судья, на вершину, а затем вновь сделает бедным и нищим. В случае её похитителя именно такой вариант представлялся ей особенно утонченной и жестокой местью. Она очень хотела сообщить об этом судье, но сдержалась.
– Может быть, – спокойно согласился Мастон Лург. – Но я рискну.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.
– Почему же мы расстаемся? – Глухо спросила Элен. – А не идем сразу к герцогу?
– Для начала я должен выяснить где он. А кроме того, прежде чем передать ему тебя, я должен обговорить условия нашей сделки. – Судья пристально глядел на девочку. Та снова отвернулась. – Я неприятен тебе?
Элен не удостоила его ответом.
– Мне ждать в карете?
– Нет. Сейчас вы с Галкутом отправитесь в гостиницу и там проведете какое-то время, пока я буду встречаться с герцогом. Против этого есть какие-то возражения?