Девочка и рябина
Шрифт:
Подошла возбужденная Чайка, прикурила от папиросы Северова и хрипловато пожаловалась:
— Невозможно работать с мужем. Чуть плохое настроение — отыгрывается на мне!
— Не нужно вам играть эту роль, — сказал Сенечка, — не ваша это работа. Откажитесь.
— Ну, знаете ли, не вам судить об этом, — вспыхнула Чайка. — Вы еще зеленый! И говорить с собой в таком тоне я не позволю! — Она стремительно отошла.
— Вот тут и будь правдив, — развел руками Сенечка. — А если бы соврал, похвалил —
— Ох, Сенька, наживешь ты себе здесь врагов! — засмеялся Северов.
— А врагов не имеют только безобидные старички!
…Но никакие огорчения с женой не могли охладить Воеводу.
В эту же ночь в комнату Северова постучали. Было три часа.
— Алеша, дорогой, — раздался голос Воеводы за дверью. — Вставай! На том свете выспишься!
Северов оделся и вышел.
Воевода ходил по коридору, ерошил волосы, из кармана пиджака торчала истрепанная пьеса.
— Идем! Понимаешь, родилась мысль… Насчёт финала твоей роли. Но прежде заглянем к Караванову!
Они поднялись этажом выше. Караванов открыл. Он стоял в трусах, босой.
— Родилась мысль! — Воевода отстранил его, ворвался в комнату и начал с грохотом отталкивать стол к стене. Радостно подскочил к Караванову, потрясая руками: — Мы же не так трактовали Лешего! Мы делали его как настоящего лешего из русских сказок! А в сказках он всегда отрицательный тип! Пугало! Страшилище! Одно слово — леший! А в пьесе он благородный! И каким поэтическим языком говорит:
Ты, знать, забыла, что тоска не может, Не смеет быть сильнее красоты!— А? Чуете? — кого-то уличал Воевода. — А мы… — и он сильно, как по доске, застучал по лбу пальцем. И вдруг забегал. — Это же философ! Поэт леса! Он царственно величав. А мы делали его каким-то изогнутым, почти на четвереньках! Безумие! К черту! Весь рисунок другой — и внутренний, и внешний. Роман Сергеевич, голубчик, давай-ка пройдем пару монологов — проверим! А то я не засну!
Караванов засмеялся, надел пальто и ночные туфли.
— Алеша, посуфлируй, — Воевода сунул Северову пьесу. Забрал у Караванова спички, закурил, спрятал их в свой карман.
Караванов задумался, гордо откинул голову. Воевода, не замечая, так же откинул голову. Караванов прищурился, широко повел рукой:
Взгляни вокруг — какой повсюду праздник!Воевода шевелил губами, повторяя слова и жесты за Каравановым:
Лесная роза убралась в кораллы.…Монолог кончился.
— Ну, что? — торжествующе закричал
Северов кивнул.
Воевода только сейчас разглядел Караванова как следует и рассмеялся:
— Царь! Поэт!
Тот стоял в трусах, в туфлях и в зимнем огромном пальто.
— Черти! Спать не даете!
— Идем, Алеша, к тебе! — Воевода выскочил из комнаты и заговорил на весь коридор: — Ты понимаешь, какая ошибка у тебя? Ты в конце разводишь мне мелодраму…
Ножа не было…
Юлиньку «вводили» в старый спектакль «Трактирщица». Роль Мирандолины у нее уже была играна.
После дневной репетиции побежала в больницу.
Доктор Арефьев скорее походил на борца-тяжеловеса. Большая, совершенно лысая голова поражала буграми черепа. На носу росли волосики, они золотились на солнце. Руки у него такие здоровенные, что люди удивлялись: как он обращается с детьми? Но Юлинька знала: дети обожают его.
— Будьте покойны, мамаша, мальчик ваш становится уже румяным! — Арефьев глядел на нее поверх очков. — Парень — первый сорт. Скоро выпишем!
— Спасибо вам, доктор! — Юлинька даже молитвенно сложила перед грудью ладони.
— Вот видите, я вас обрадовал, а вы, мадам, однажды испугали меня! — доктор сделал строгое лицо.
— Я? Когда же? — удивилась Юлинька.
— Ну, как же! Смотрю: на палубе корабля у огромного орудия, среди бесшабашных моряков, появляется этакая девушка и называет себя комиссаром! Фу ты, ну ты, ножки гнуты!
Юлинька засмеялась.
— А вы не смейтесь! Я было — за шапку! В жизни ложь невыносима, а в искусстве — преступна!
— Значит, я… не понравилась вам? — огорчилась Юлинька.
— В первую секунду. Не поверил как-то. А потом и не заметил, как забрали вы меня в руки. Да-а, — он медленно и откровенно осмотрел ее с головы до ног, — сила не в мускулах, а вот здесь, — он постучал себя по шишковатому лбу, — и вот здесь, — потыкал в грудь. — Мысль и чувство! Превосходный спектакль! И своевременный! Небось слыхали, какой Ниагарский водопад вранья обрушили на нас джентльмены за границей? Из-за Венгрии!
Разговаривали долго. Арефьев смотрел все спектакли, знал всех актеров и судил довольно строго. Некоторые спектакли ему не нравились.
— У узбеков есть поговорка: «Подкрашивая бровь, не выдави глаз». Так вот, во многих спектаклях вы, подкрашивая жизнь, выдавливали ей прекрасные глаза.
Не нравились ему и плохие актеры:
— Они во всех ролях одинаковы!
Юлинька вспомнила о Северове. Идя домой, все думала о нем: способный же он человек, а вот действительно не находит красок для характеров.