Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
Шрифт:
— О-о, — чуть нараспев произносит тетя Нана, — да как тебе сказать. Намедни столько разговоров было о пруде, наверно, поэтому я…
Элин Лаурелль, улучив минутку, тоже задает вопрос:
— Вы полагаете, госпожа Хаммаргрен, надобно всегда верить, что любовь наставляет правильно? Выходит, незачем раздумывать да проверять, надо только следовать за нею?
Тетя Нана долго сидит молча, потом отвечает:
— Я так вам скажу, мадемуазель Лаурелль: я верю, что она наставляет правильно, только вот требуется большое мужество, чтобы подчиниться ей, а как раз мужества нам и недостает.
Папенька имеет обыкновение убирать все выпуски «Вермландстиднинген»
Ярмарочное время
После отъезда тети Наны Хаммаргрен хлопот у нас было непочатый край. И хмель убирали, и пчел рассаживали, и яблоки снимали, и большую осеннюю стирку устраивали, и несколько дней пекли хрустящие хлебцы. А еще вили из воска свечи, и варили квас, и растирали картофельную муку, и целый бочонок сидра приготовили. Уж и не знаю, как тетушка Ловиса, экономка и служанки умудрялись со всем этим управиться, но мы, дети, в свободное время конечно же помогали на кухне.
Еще забивали овец да голубей, этих птиц у нас больше сотни, и всех надо каждый день кормить, что, пожалуй, уже чересчур. Правда, в тот день, когда назначено бить голубей, в усадьбе царит тягостная атмосфера, потому что папенька очень расстраивается. Умом он понимает, что необходимо сократить птичье поголовье, но ведь он так любит на них смотреть. И предпочел бы, чтобы их съел ястреб, а не мы.
Все это полагается завершить в сентябре, ведь после начинается большая Омбергсхедская ярмарка, открывается она в Сунне в первую октябрьскую пятницу и продолжается целую неделю, и до тех пор упомянутые мелкие дела должно завершить. Вдобавок надобно отскрести и вымести весь дом, вставить повсюду в окна вторые рамы, чтобы ярмарочным вечером — так мы называем вечер накануне открытия ярмарки — везде было чисто и прибрано, как на Рождество или на Пасху.
По-моему, такой вот ярмарочный вечер чуть ли не самый торжественный во всем году. Везде тишина и покой, на полу расстелены новые лоскутные дорожки, медные кастрюли и кофейники начищены до блеска, в доме уютно и тепло, с двойными-то рамами, а все люди полны ожидания и добры.
У папеньки сентябрь тоже выдался суматошный. Сюда приезжал инспектор Нюман, и оба они сидели в конторе, составляли расчеты за целый год. Из Карлстадского банка папенька привез большие пачки денег и теперь, в канун ярмарки, выплачивает всем своим работникам причитающиеся им суммы. Первым из поденщиков в контору является Ларе из Лондона, а за ним чин чином остальные. Дальше черед старосты, конюха, батрака и того парнишки, что гонял овец на выпас, затем приходят экономка и все служанки, а напоследок — гувернантка. Нет, самыми последними приходим мы, дети, получаем по риксдалеру, чтобы истратить завтра на ярмарке.
Экономка деньги никогда не берет. Она всегда просит папеньку положить их в банке на сберегательную книжку, а служанки, раскрасневшиеся, сияющие, выходят из конторы с новыми, хрусткими купюрами в руках и весь вечер высчитывают, что смогут купить себе на ярмарке. Те, что посмышленее, советуются с маменькой или с тетушкой Ловисой, а нянька Майя доверительно сообщает маменьке, что намерена купить пару черных перчаток, чтобы надевать их в церковь. Но маменька говорит, что Майе не стоит этого делать, перчатки чересчур дороги, вполне достаточно приобрести пару черных нитяных рукавичек.
Ближе к вечеру большак заметно оживает. Это поспешают на ярмарку те, что издалёка, крестьяне из Рансетера и Уллеруда, даже из Роды и Экского уезда, отправившиеся в путь загодя. Кто пешком, кто на повозке, и почти все ведут с собой лошадей, коров, коз или овец на продажу. Вот это самое занятное.
Люди интересуют нас куда меньше, ведь они шагают или едут по дороге, не выделывая никаких фокусов, а вот козлов, баранов, маленьких бычков и жеребят странствие явно очень веселит, потому что они все время проказничают.
Мы, дети, и Элин Лаурелль вышли по аллее к большаку поглядеть на ярмарочный народ, а через некоторое время к нам присоединяется папенька. Вот когда становится вправду занятно, ведь папенька немедля заводит с прохожими разговоры. Спрашивает, откуда они, сколько просят за свою скотину и прочее. Один из мужиков говорит, что у него есть превосходная молодая лошадь и, как он думает, поручику стоит ее купить, а какая-то старушка со слезами рассказывает, что арендует участок, а посевы сплошь вымерзли, вот и приходится продавать эту вот красавицу-телочку, которую она два года растила, иначе не будет у нее денег на пропитание для себя и детей.
Едут в своих повозочках барышники, ведут за собой длинные вереницы лошадей, чтоб выменять их на ярмарке. И с виду лошади у них хоть куда, резвые да проворные, но папенька говорит, что меняться с барышниками ни в коем случае нельзя, они что-то такое дают лошадям, то ли мышьяк, то ли еще что, отчего те на первых порах выглядят замечательно, но затем скукоживаются и становятся похожи на пару схлопнувшихся досок.
Элин Лаурелль впервые оказалась в Морбакке во время Омбергсхедской ярмарки и очень удивлена, что мы отмечаем ее как большой праздник, но тоже считает, что это занятно, поскольку никогда такого не видела. И теперь она говорит папеньке, что ей удивительно представить себе, что таким манером ярмарочный народ проезжал-проходил здесь невесть сколько лет. И владельцы Морбакки стояли и разговаривали с ними, как папенька нынче вечером.
— Знаете, дядюшка, — говорит она, — мне кажется, будто я перенеслась на несколько сотен лет назад.
— Что ж, возможно, тебе и впрямь так кажется, — отвечает папенька, — но, сказать по правде, теперешняя Омбергсхедская ярмарка не чета тем, какие бывали во дни моей юности. Тогда Морбакка в такой вот вечер походила на постоялый двор. Омольский купец Челлин, женатый на моей сестре Каролине, приезжал сюда с несколькими возами товаров и останавливался у нас вместе со своими приказчиками, ночевали они тут, пока продолжалась ярмарка, сиречь по меньшей мере неделю. И знакомцы моего батюшки тоже приезжали один за другим, просили ночлега, ведь иначе пришлось бы им спать в повозках, больше-то негде. Вдобавок существовал своего рода уговор меж господами из Фрюкенской долины, что все они по очереди будут угощать приезжающих на ярмарку господ в старой постройке посреди ярмарочного поля, которую прозвали «Шалон». Должен сказать, у маменьки было немало хлопот, когда наставал ее черед выставлять угощение. Надобно тебе знать, что в те поры самые уважаемые купцы из Карлстада, Филипстада, Кристинехамна и Омоля лично ездили по ярмаркам и хотелось им, чтобы всего было в достатке да по высшему разряду. Теперь же, когда появились благословенные сельские лавки, пришел конец всему исстари заведенному и занятному.