Девочка Лида
Шрифт:
– В озере, во всех озерах., - сказал Лева.
– Папа, ведь и в болоте тоже?
– заметил Коля.
– И в болоте тоже, - ответил папа.
– И в пруду, и в болоте, и в озере вода не течет, стоит на одном месте, и потому ее называют стоячей. В реках же и в ручьях вода никогда не останавливается, все бежит, все течет, и про нее говорят, что она текучая вода.
– А откуда течет Москва-река?
– снова спросила Люба.
– Издалека.
– Папа! А ведь если бы Лева не вытащил Зиночку, ведь она бы утонула. Ведь Москва-река глубокая?
– Глубокая.
– А отчего она глубокая? Откуда
Видно, Любе было очень скучно, если она решилась расспрашивать. Обычно Люба больше любила слушать, как спрашивали и рассуждали другие.
– Поди сюда ко мне, Люба!
– Папа посадил Любу себе на колени.
– Послушай-ка, что я тебе расскажу: бежит по земле маленький ручеек, бежит и журчит, и встречает вдруг по дороге другой ручеек, такой же светлый, такой же маленький, как он сам. Вот ручейки и сходятся, сливаются, и дальше вместе бегут. Из двух маленьких ручейков выходит ручей побольше, пошире, и его не называют уже ручьем, а зовут речкой. Вода в речке не то что в пруду, - она ни за что не устоит смирно на месте, все бежит вперед. И она встречает по дороге товарищей - другие речки, другие ручьи; всех забирает с собой, наливается глубоко водой и становится сама все больше, все шире, все глубже, и из речки выходит большая река, в которой много воды.
– А куда же течет большая река?
– спросил Коля.
– Ну а как бы ты думал?
– Не знаю.
– Большие реки в море впадают, - сказал Лева.
– В море, вот как! Значит, если бросить щепку в Москву-реку, она доплывет до моря?
– Затеряется, а так отчего же и не доплыть. Щепка слишком мала, а вон погляди, видишь вон те большие плоты на реке? Если бы захотеть, то можно доплыть на них до самого синего моря.
Дети поднялись с места и смотрели, как медленно двигались по воде широкие длинные плоты.
– Видишь, Люба, как они едут? Люди даже веслами не гребут, а они сами плывут вниз по реке, по течению. Недаром же реку называют живою дорожкою: и едут по ней, и везет она же.
Дверь на балкон растворилась, и кто-то кликнул Леву в комнаты переодеваться. За разговорами и рассказами время прошло незаметно и не так скучно, как дети опасались. Люба развеселилась и чему-то смеялась с Петей. Одна Лида уныло и смирно сидела, не шевелясь, в своем уголке.
Вернулись на балкон Лева, Зиночка и тетя со своею знакомой. Тетиными стараниями всё понемножку поправилось. Зиночкино кисейное платье было аккуратно выглажено, башмаки высушены, и только перья на шляпе разлохматились и торчали, да вместо пушистых локонов по плечам падали прямые гладкие пряди. Зато Лева смотрел молодцом в своей полотняной рубашке. Она сделалась только свежее, будто из стирки, а темные волосы после купанья рассыпались кудрявыми прядками.
Дети обступили Зиночку, спрашивая, хорошо ли она отдохнула и как себя чувствует.
Зиночка давно уже оправилась и чувствовала себя так, как будто с нею ничего не случилось. Ей очень нравилось, что за нею ухаживают, что все так заботливо расспрашивают ее про здоровье.
Она жалобно наклонила головку набок и сказала:
– Merci, теперь мне немного лучше.
Пора было ехать. Послали за экипажами, за Матреной и няней. Папа с тетей извинялись и усердно благодарили хозяйку. Тетя была совсем расстроена. Кроме всех хлопот и неприятностей,
Тетя сама села с Петей и Зиночкой. Толстая няня влезла в пролетку рядом сМатреной и посадила Любу себе на колени. Лидино давешнее желание исполнилось: ей пришлось ехать с папой и Левой.
Но, Боже мой, какая это вышла молчаливая, печальная поездка! Лида сползла с папиных коленей, едва отвечала на вопросы Коли и совсем не отвечала, совсем не хотела говорить с Левой. Она стояла, уцепившись за козлы, опустив голову, изредка взглядывая исподлобья. Лева заговаривал с ней, добродушно расспрашивал. Лида молчала, отворачивалась, хмурилась больше прежнего и пряталась за извозчика.
Леве это наскучило; он тоже замолчал.
Папа о чем-то раздумывал.
Глава XVII
Коля не мог понять, что сделалось с Лидой. Все кончилось, все прошло. Даже тетя перестала вспоминать неприятное приключение. С Зиночкой дело обошлось благополучно, без всякой простуды. Волосы ей завили с вечера на папильотки, шляпу надели другую, и на следующий же день она пришла здоровая, завитая и нарядная вместе со своею мамой отдать визит тете и поблагодарить Леву.
Тетя не наказала Лиду. Она только заставила ее подробно рассказать, как было дело, и даже не побранила, но Лида ходила как в воду опущенная. Она ни во что не хотела играть и совсем поссорилась с Левой. Коле это было досадно. Без Лиды было скучно играть, никто не умел придумывать таких новых игр, как Лида, а главное - Лева обиделся и стал реже приходить в гости. После прогулки Коля особенно полюбил Леву; ему во что бы то ни стало хотелось поправить дело.
Коля и Лева отыскали Лиду в саду за кадкой.
– Лида, скажи, чего ты такая? Отчего ты не хочешь играть?
Лида не отвечала.
– Ты за то сердишься, что я тебе не отдал весла, Лида?
– спрашивал Лева.
Лида потупилась и упрямо молчала.
– Просто она капризничает. Оставь ее, Коля, раз она такая. Пойдем!
– Куда же мы пойдем?
– Куда-нибудь. Пойдем за реку, в поле, далеко. И Любу с собой возьмем... И Жук тоже пойдет...
Лева смотрел на Лиду. Лида не поднимала глаз.
– Сенокос смотреть пойдем. Так отлично будет!.. Лида!..
Лида не шевелилась.
– Да пойдем скорей!
– сказал Лева, сердито дернув плечом, и ушел вместе с Колей.
Лида подняла глаза - в глазах были слезы. Она хотела сказать что-то, но было уже поздно, - мальчики были далеко.
Коля с Левой обошли парк, спустились к реке и не узнали зеленого луга. Высокая трава рядами легла по земле.
– Ишь народу-то сколько!
– заметил Лева.
С одной стороны поля косцы широко и мерно размахивали длинными косами, скашивали последнюю траву; посредине бабы гребли с утра скошенное сено, а дальше, в другой стороне, сгребали уже высохшее, готовое, в копны, подымали вилами на возы и отвозили к высокому стогу. Возы скрипели. Бабы пели песни. По полю тянуло медовым сладостным ароматом.