Девочка на войне

Sara Nоviс

Girl at War

Охраняется законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Войну в Загребе развязали из-за пачки сигарет. Обстановка давно накалялась, слухи о беспорядках в других городах передавались шепотом у меня над головой, но без взрывов, ничего такого явного. Зажатый в горах, летом Загреб изнывал от зноя, и на самые жаркие месяцы большинство людей сменяли город на побережье. Сколько я себя помню, в отпуск наша семья ездила с моими крестными в рыбацкую деревушку на юге. Но сербы перекрыли дороги к морю – или по крайней мере так все говорили, – и впервые для меня мы провели лето вдали от побережья.

В городе все стало липко-влажное – дверные ручки и поручни в поездах осклизли от чужого пота, воздух набряк от запахов вчерашнего обеда. Мы то и дело залезали под холодный душ и разгуливали по квартире в нижнем белье. Стоя под струями прохладной воды, я воображала, будто кожа у меня шкворчит, испуская пар. По ночам мы лежали на простынях в ожидании прерывистого сна и горячечных сновидений.

В последнюю неделю августа мне исполнилось десять – праздник, ознаменованный отсырелым тортом и омраченный жарой и тревогой. Родители в те выходные пригласили на ужин своих лучших друзей – моих крестных Петара и Марину Дом, где мы обычно проводили лето, принадлежал деду Петара. Так как мать работала в школе, у нас было целых три месяца каникул – отец к нам приезжал попозже, поездом, – и впятером мы жили на утесах Адриатики. Но теперь мы оказались взаперти на суше, и ужины по выходным превратились в нервную пантомиму обыденности.

Перед приездом Петара и Марины я поругалась с матерью по поводу одежды.

– Ты же не в зверинце, Ана. Чтобы к ужину надела шорты, или ничего не получишь.

– А в Тиске я вообще в одних купальных трусах хожу, – возразила я, но под сердитым взглядом матери оделась.

В тот вечер взрослые опять затеяли свой вечный спор о том, сколько же они все-таки знакомы. Как они любили повторять, в моем возрасте они уже дружили, и неважно, сколько мне на тот момент было, а с добрый час спустя под бутылочку «Феравино» на том и сходились. Петар с Мариной не обзавелись детьми, и поиграть мне было не с кем, так что я сидела за столом с младшей сестренкой на руках и наблюдала их состязание за самое давнее воспоминание. Рахела, всего восьми месяцев от роду, побережья ни разу не видела, и я рассказывала ей про море и про нашу лодочку, а она улыбалась, когда я корчила рожицы, изображая разных рыб.

После ужина Петар подозвал меня и протянул горстку динаров.

– Посмотрим, сможешь ли ты побить свой рекорд, – сказал он.

Игра у нас была такая – я бегала в ларек ему за сигаретами, а он засекал время. Если побью рекорд, он отдаст мне пару динаров со сдачи. Я сунула деньги в карман рваных джинсовых шорт и мигом преодолела девять пролетов лестницы.

Я не сомневалась, что установлю новый рекорд. Свой маршрут я отточила до совершенства: знала, где вплотную огибать углы домов, а где остерегаться кочек в переулках. Я пробежала мимо дома с большущей оранжевой табличкой «Осторожно, злая собака» (хотя не помню, чтобы там вообще жила собака) и перемахнула через бетонные ступени, еле увернувшись от помойных контейнеров. Под бетонной аркой, где все время пахло мочой, я задержала дыхание и понеслась прямиком в город. Обогнув самую крупную рытвину перед баром, облюбованным охотниками пропустить стаканчик днем, я только чуточку притормозила, пробегая мимо старика-зазывалы за складным столиком, торговавшего краденым шоколадом. Красный навес газетного киоска трепыхался под редкими порывами ветра, словно финишный флажок, маячивший передо мной.

Я оперлась локтями о стойку, чтобы привлечь внимание продавца. Господин Петрович знал меня и знал, что мне нужно, но улыбка у него сегодня больше походила на усмешку.

– Тебе какие сигареты, сербские или хорватские?

То, как он нарочно разграничил две национальности, звучало неестественно. Из новостей я уже знала, что люди в том же духе говорят о сербах и хорватах из-за стычек в деревнях, но напрямую мне никто такого не высказывал. А взять не те сигареты я не хотела.

– Можно мне, пожалуйста, как обычно?

– Сербские или хорватские?

– Ну такие. В золотой обертке которые.

Я пыталась выглянуть из-за его здоровенного торса, указывая на полку у него за спиной. Но он только посмеялся и махнул рукой другому покупателю, а тот с ухмылкой глянул на меня.

– Эй! – попыталась я еще раз обратить внимание продавца на себя.

Но он пропустил мой оклик мимо ушей и стал отсчитывать сдачу следующему в очереди. Игру я уже проиграла, но все равно побежала домой со всех ног.

– Мистер Петрович сказал мне выбрать либо сербские, либо хорватские сигареты, – сказала я Петару. – Я не знала, что ответить, и он ничего мне не дал. Извини.

Родители переглянулись, а Петар жестом подозвал меня присесть к нему на колени. Он был высокого роста – выше отца – и раскраснелся от жары и вина. Я взобралась ему на широкую ляжку.

– Ничего, – сказал он, похлопав себя по животу. – Я все равно слишком наелся, чтобы курить.

Я достала деньги из кармана шорт и вернула их Петару. Он сунул мне в ладошку пару динаров.

– Но я же проиграла.

– Да, – ответил он. – Но сегодня ты тут ни при чем.

Тем вечером отец зашел в гостиную, где я спала, и присел на скамью перед стареньким пианино.

Пианино нам досталось в наследство от тети Петара – у них с Мариной дома ему места не нашлось, – но вызвать настройщика нам было не по карману, и первая октава так просела, что все тона звучали одинаково уныло. Я слышала, как отец жмет на педали, по привычке нервно двигая в ритм ногой, но клавиш он не касался. Некоторое время спустя он поднялся, подошел к дивану, где лежала я, и присел на подлокотник. Мы собирались скоро покупать матрас.

– Ана? Не спишь?

Я попыталась приоткрыть глаза и ощутила, как они забегали под веками.