Девочка со связкою шаров
Шрифт:
– Стоять, пи...арасы!
– раздался позади приказ. Они обернулись. К ним вальяжно, не торопясь, этаким сказочным троллем - гигантом приближался директор Отдела кадров.
Звали заведующего кадрами Какашин Сергей Витальевич. Как и Олег Петров с Павлом Голубкиным, Какашин был одет в заводскую рабочую форму серого цвета. На голове - каска.
– Вы куда это намылились, бля...ь?
– голос Какашина был, как всегда, ядовитый, надменный, будто кошачье шипение. Словно бы озлобленная (контуженная) рысь, приготовилась к прыжку, чтобы вцепиться зубами в горло неприятеля. Хотя тут даже не только рысь была... Перед Олегом и Павлом Викторовичем будто сейчас стояли три лесных зверя из "Комедии" Данте: рысь, лев и волчица, символизирующие чувственность, властолюбие и жадность. И все три зверя одновременно находились в Какашине, преграждая путь двум системным администраторам (так сказать, Вергилию и Данте). Больше всего, конечно, в Какашине было властолюбия и жадности... жадности до гуманного обращения с другими людьми и до человечности в нем самом.
– Вы куда?
–
– ТорОпитесь? Вы что, видели уже роспись директора на приказе о вашем увольнении?! Ладно, Олег - молодой, неопытный. Но, Павел, ты же жизнь прожил! Неужели тебе впадлу свои мозги включить-то?
С этими словами Какашин разорвал обходники и бросил кусочки бумаги на землю.
– Марш на работу!
– рявкнул он.
– Самодеятели - инициаторы!
Сергей Какашин был самым что ни есть омерзительным персонажем. Неотесанный, самодовольный, надменный. Откалывал шуточки и сам над ними ржал, даже не понимая, что в его шутках нет ни капли юмора. Зато когда однажды Олег воспроизвел при Какашине шутку, услышанную от директора завода (шутку со смыслом и юмором), Какашин ее даже не понял. Олег сказал: "Гедонист и геодезист - это, в принципе, одно и то же. Конечно, при условии, что геодезист ловит жесткий кайф от своей работы". Директор ржал как припадочный, заразив своим смехом Олега. Олег тоже смеялся. А вот Какашин в анекдот даже с пинка по жопе не въехал... Конечно, не все нормальные, адекватные люди обязаны понимать шутку про гедониста и геодезиста. Но не Какашин. Такие, как Какашин, суки, "я"-колки с распальцовкой, строящие из себя господ-всезнаек и еще хрен знает кого, подобные шутки понимать должны. Длинный, тощий, с прищуром, наглый и дерзкий как диарея, старикан по фамилии Какашин ничего, кроме отвратности от его действий и из-за его дебильного характера, вызвать не мог. Когда он звонил в АЙТИ - отдел и просил устранить проблемы с компьютером, локальной сетью или, к примеру, с отправкой почты, к Какашину почти всегда приходил Олег Петров. И почти всегда Какашин орал: "Все вы, компьютершики, уроды! Понаустанавливали мне какой-то хрени на компьютер, засрали все кругом! У меня всё глючит, а меня люди ждут! Ублюдки, уничтожу вас всех!.. Щас вот только чуть-чуть освобожусь...".
Хотя этот придурок не умел правильно текст в "Word" набирать, обозначал дефисами переносы в тексте, а само приложение "Word" называл "ну, этот... как его... ВАШ редактор...". То есть, весь такой "всезнающий и крутой" директор, не знал простейших, элементарных вещей, о которых ведает любой человек, сидящий за компьютером - даже очень далекий от информационных технологий и компьютерных программ в целом. В общем, Какашину не надо было ни водки, ни мяса, ни хлеба, ни женщин - только был бы хоть один посетитель, которого можно было бы обрызгать пеной бешенства и слюной умопомрачения. Едва Олег заходил в кабинет Какашина, как Какашин, похожий на сидящего в кресле сморщенного Дуремара (правда без сачка для ловли бабочек), начинал свои наезды, понты и распальцовку. А если у него (Какашина) было более - менее нормальное настроение, то он начинал либо насмешливо отзываться о политике, погоде, работе, женщинах и т.д. Либо же читал Олегу навязчивые нотации по поводу того, что нужно жениться, находить своё, и точка (Олег не был женат, и Какашин знал об этом)! Однажды Какашин добазарился настолько, что довел Олега. Олег прикрыл дверь в кабинет, подошел к этому Дуремару и спокойно, но настолько сурово, что Какашин едва не опорожнился по-маленькому прямо в брюки, молвил:
– Я не буду тебе грубить, Витальич. Не буду с тобой спорить. Просто попрошу тебя об одной вещи, коли уж ты и подобные тебе настолько просвещены, что можете затрахать своей философией саму матушку - природу до полусмерти. Объясни, как вести себя, что чувствовать и как относиться к нелюбимому человеку, проживая с ним (с нею) жизнь и осознавая, что твоя истинная любовь в любом случае не с тобою. А с тобою та, которую тебе однажды навязали, хотели "как лучше", поступили "по-умному". И подскажи, прошу тебя, как научиться любить насильно?
Какашин так и застыл с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, не в силах вымолвить и слова. Он просто не ожидал от какого-то там сопляка такой дерзости и, главное, подкованности и ловкости.
– Заткнулся?!
– продолжал тем временем Олег.
– Есть еще что сказать?
Дуремар Какашин сидел и размеренно грыз ногти на руках (это, кстати, было еще одной его отвратительной привычкой).
– Ты кому "тыкаешь", козел?
– послал возглас директор по кадрам вслед уходящему из кабинета Олегу Петрову.
– Козел сидит и ногти грызет на копытах.
– Спокойно и лояльно отозвался Олег.
Уходит грусть, приходит свет
В стремленье ласковых иллюзий,
Драматургия - не синоним
Обиды, грусти и конфуза.
Но если так, то почему ж
Не дарит свет тебе надежду?
Мысли
Словно герои без одежды.
Сила любви
Мечте навстречу
Тебя легОнько подтолкнёт -
Пусть за окном невзрачный день,
Но душу вольную встряхнёт.
Драматургия - лишь синоним
Обиды, боли и конфуза,
Мороз и холод не вернут
Тепло всех ласковых иллюзий.
Немного о той самой виновнице родившихся в сердце Олега чувств.
Таня.
Ее звали Лакина Таня. Фамилия тоже не очень, но имя обалденное. Так считал Олег. Он иногда в шутку думал про себя: "Помогу я человеку - женюсь, и станет она Петровой. Таким образом, постепенно отвяжется от нее невзрачность личностного звучания". Она не носила украшений - золотых или серебряных колечек, цепочек на шее или браслетов. Хотя если, судя по таким фактам, говорить о том, что человек (женщина) является странным, - то и можно запросто девяносто шесть с половиной процентов государств на Земном шаре называть меритократичными. Хотя "меритократией" там и не пахнет, скорее - гнусными феодализмом и тиранией.
Таня иногда глядела на Олега с неким интересом, но этот интерес, хоть и подпитывался чем-то (может быть, стандартной человеческой потребностью в изучении друзей - товарищей, в кругу которых ты вертишься), все же не давал Олегу Петрову никакой надежды на светлое будущее со своей любовью. Он это прекрасно осознавал, хотя и пытался на что-то надеяться. Пытался даже спустя время после того, как его прыткость и проявление себя в качестве настойчивого и целеустремленного самца, прыгающего вокруг, как это водится, самочки, были резко пресечены и раскритикованы самой самочкой. Они были пресечены, и при дальнейшем их возрождении - расхерачены в пух и прах, словно мирные жители югославских городов, убитые "миротворческими" силами НАТО. Таня была красива. Ее стройная, подтянутая фигура, умеренные, возбуждающие формы не могли не задеть и не растревожить чувства внутри здорового, нормального самца. А еще у нее были русые ложащиеся на плечи волосы и (особенно заметные при обтягивающей одежде) проступающие подобия складок на животике. Почему подобия? Потому что жировыми складками это назвать не поворачивался язык. Таня не была костлявой. Отнюдь. Но она и не была полненькой. Если на то пошло - она просто была мясистой, но опять же изысканно - женственной, безо всякой грубой мужской атлетичности и т.д. И вот ее проступающие через одежду очертания животика волновали мужчин также, как и ее общие формы тела (грУди, бёдра, зад). Глаза были зеленые и иногда о чем-то грустили. Улыбка, даже дающаяся через силу, была способна превратить холодный, пасмурный день в светлый, теплый и безоблачный. Но Олег полюбил ее даже не за все это. Олег считал, что истинная любовь к человеку не выражается в определенных, ощутимых факторах. Истинная любовь - это когда любишь "сам(сама) не знаешь за что". Это и произошло с Олегом, потерявшим от этого всего разум.
Когда Олег в обычном, будничном разговоре в бухгалтерии вскользь напомнил женщинам о том, что их с Голубкиным сократили из АЙТИ-отдела и им (Олегу и Павлу Викторовичу) осталось доработать несколько дней, то как бы украдкой глянул на Татьяну. Она смотрела на него вроде бы с каким-то сожалением в глазах. Но это сожаление мог заметить только он, Олег, и больше никто. Это сожаление (подобие сожаления) вроде как говорило: "Ну, может быть с тобой у меня что-то и могло получиться... если бы только ты был мне нужен и мое сердце не было бы таким холодным и жестоким, какое оно у меня есть. Если бы только я могла полюбить тебя, Олег Петров. А так ты для меня никто и ничто, и нихера я тебе не обещала. Так какого же хера я должна из-за этого переживать! Жалко тебя, конечно. Ведь для тебя есть только я. Только я в твоем сердце (во всяком случае, на данный момент), но разве я в этом виновата? Я виновата в том, что ты втюрился в меня по самые уши? Ну и что из того, что ты мне писал стихи и умолял о встрече в приватной переписке по интернету? Что я тебе должна? Что ты мне должен? Мы с тобою что ли состоим в каком-то соглашении, и у нас по отношению друг к другу обязательства? Ты в меня втюрился, но не я в тебя, поэтому шел бы ты со своими проблемами куда подальше!" Затем Таня с наигранной печалью покачала головой, будто она вот-вот разревется из-за того, что Олег уходит. На самом же деле разреветься был готов в эту секунду Олег. И, несмотря на дикую грусть в его глазах, он отвел их, стараясь ее (эту грусть) не выказывать.