Девушка без Бонда
Шрифт:
– Давай ходу! – азартно крикнула Мадлен своему спутнику.
Жан-Пьер бросился в рубку и прибавил оборотов двигателю.
Однако мощности моторов оказались явно не равны. Катер преследователей несся гораздо быстрее. С каждой минутой он приближался.
В рубке захрипело радио:
– Эй, на «Примавере», заглушить моторы и лечь в дрейф!
Говорили по-английски с сильным акцентом – с каким именно, Жан-Пьер не мог понять. В ответ он только выругался в микрофон.
Сдаваться молодой человек не собирался.
– Мадлен, иди к рулю! – выкрикнул он. – Следи за обстановкой и чаще маневрируй!
Чужой катер приближался. На его палубе возникла фигура в черном. В руках человек держал оружие.
Жан-Пьер прицелился в него, однако катер, на котором удирала парочка, подпрыгивал на волнах, автомат в руках ходил ходуном. Француз решил поберечь патроны.
А его враг в черном не экономил. Он дал в сторону «Примаверы» длинную очередь – практически не целясь, от бедра.
Пули ударили в борт, в фонарь рубки. Треснуло пластиковое стекло, фонтанчиком ударили крошки дерева. Жан-Пьер инстинктивно бросился на теплые доски палубы.
– Заглушите двигатель и остановитесь! – раздался в воздухе усиленный мегафоном голос. – Мы не сделаем вам ничего плохого. В противном случае вы будете уничтожены.
Если бы Жан-Пьер знал, с кем имеет дело, он бы ни за что не остановился. Он предпочел бы погибнуть в бою.
Но он представления не имел, кто их нагоняет – полиция? Береговая охрана? Может быть, морские пираты? Поэтому он крикнул в рубку:
– Мадлен, глуши мотор!
У него еще будет время, чтобы пожалеть о том, что они не сражались до последнего.
Совсем немного времени.
В тот же самый момент примерно на двести километров северо-восточнее того места, где произошел захват катера, – на материке, в самом центре Афин, в разговоре двух собеседников тоже помянули Татьяну Садовникову. Однако от беседы Мадлен и Жан-Пьера это толковище отличалось тем, что говорили, во-первых, двое строго одетых мужчин в галстуках, а во-вторых, изъяснялись они по-русски.
– По-моему, самым лучшим выходом и для нас, и для нее, – молвил первый, – будет, если ее возьмет греческая полиция. Пусть посидит в местной каталажке, пускай ее даже осудят, дадут срок… А тогда уже можно ходатайствовать о ее передаче нам для дальнейшего отбытия наказания. По-моему, пара лет тюрьмы этой авантюристке пойдет на пользу – научит уму-разуму и охладит ее пыл. Будет знать в другой раз, с кем можно водить дружбу, а с кем – нет.
– Да, хорошенькая трепка ей, конечно, не помешает, – покачал головой второй, – но мы же тут не воспитывать девиц поставлены, правда? А отдавать ее грекам ни в коем случае нельзя, ни на день.
– Почему? – остро глянул первый. – Потому что Ходасевич – твой любимый учитель? И ты не хочешь его расстраивать?
– Нет. Девчонка слишком много пережила в последнее время. Само по себе это меня не волнует, мы ей не мамочки. Но, главное, она слишком много знает. Как бы не начала болтать в тюрьме.
– Н-да? И что ты предлагаешь? Вывезти ее
– Боюсь, у нас нет другого выхода.
И еще в одном месте в то же самое время говорили о судьбе Тани. На этот раз разговор шел по-английски, и одним из собеседников была сама Садовникова.
За минувшие сутки она и наревелась, и отоспалась, и даже выбросила излишек адреналина в бассейне, бессчетное число раз промерив водную гладь быстрым кролем. И ни разу не включала телевизора, с его паршивыми новостями.
Поэтому сейчас Татьяна сидела в столовой Зета гораздо более спокойная и, насколько это возможно, уверенная в себе, чем днем ранее. Ее возросшие твердость и хладнокровие, казалось, странным образом подействовали на ее визави, и тот уж не давил на нее и не унижал, как вчера. Напротив, был деловит и почти равнодушен.
– Пока я, так и быть, не собираюсь тебя никому выдавать, – промолвил Зет. – Но у меня есть ряд условий.
Татьяна сидела молча, глядя в сторону, где за французским окном шелестели под ветром листья пальмы, и лишь искоса посматривала на собеседника. Она продолжала гадать: кто Зет на самом деле? Его английский казался безупречным, однако в нем явственно чувствовался американский акцент. Такой достигается в результате долгого обучения в дорогих колледжах и университетах Восточного побережья, вроде Гарварда. И выглядел Зет эффектно. Одет в дорогие вещи, с небрежной элегантностью – подобный стиль больше всего нравился Садовниковой. Под одеждой угадывалось мощное, тренированное тело. А лицо – волевое, наглое, загорелое. И глаз горит, словно у голливудского красавчика номер один Рассела Кроу. «Даже если он поставит своим условием спать с ним, я, конечно, возмущусь, – мелькнуло у Татьяны, – и водить за нос его буду до последнего, однако это не самый худший вариант, какой можно себе представить. Потому что он, засранец, чего уж там говорить, хорош».
– Я прошу тебя, – внушительно сказал Зет, – строго и неукоснительно придерживаться правил, которые я установлю. Если любое из них ты нарушишь или хотя бы попытаешься нарушить, я немедленно передам тебя в руки полиции. Эта часть соглашения тебе понятна?
– Смотря какие ты предлагаешь правила.
– Они просты и необременительны. И первое из них: ни шагу за порог виллы. Никогда и ни ногой. Второе: никаких телефонных звонков. Третье: никакого Интернета.
– Ты хотел сказать: никакой переписки по электронной почте? Никакого общения по «аське»?
– Я сказал ясно: никакого Интернета, – громыхнул Зет. – Наверно, ты не знаешь – а я знаю, потому что, в отличие от меня, ты слабо образована и мало любопытна, – но нынче спецслужбы способны вычислить психологический портрет пользователя (не говоря уж о его возрасте, поле и национальности) по тому, на какие он сайты заходит и сколько времени на них пребывает. Мне, а тем более тебе, совсем не нужно, чтобы в полиции узнали, что с моего ай-пи адреса в Сеть выходит русская блондинка двадцати с чем-то лет…