Девушка и робот с цветами
Шрифт:
Когда, проведя в замороженном состоянии еще восемьдесят лет, они доставили фотографии на Землю, на этих снимках предстал мир принадлежавших роботам громадных городов и бурно развивающейся техники. Это внушало опасения.
Но земляне успокаиваются. Созданные ими воинственные роботы, кажется, встали на мирный путь. На многих снимках, снятых с помощью телескопических линз, видны
К этому времени Мэрион кончила мыть посуду. Мы стояли во дворе, в крошечном укромном садике, безмятежно наблюдая за птицами, сновавшими над крышей старой церкви, что стоит за садом. Вышла Никола и стала смотреть вместе с нами.
— Конец? — спросила Мэрион.
— Не совсем. Тут вступает ирония. Снимок робота с цветами неверно истолковали: роботы вынуждены уничтожать цветы, ибо цветы выдыхают кислород, а кислород может вызвать у роботов ржавчину и поломки. Они не унаследовали от людей привычки поклоняться красоте: у них извечный порок всех роботов — они утилитарны. И через несколько лет они вернутся на Землю, чтобы стереть землян с лица Земли.
Я услышал, как в кухне снова загудел холодильник, и подавил желание сказать об этом Мэрион — мне не хотелось спугнуть солнечные блики на ее лице.
— Вроде закручено недурно, — сказала она. — Похоже, может выйти сносный рассказ средней руки. Не совсем ты, пожалуй.
— Мне почему-то кажется, что я не смогу его закончить.
— Он немножко напоминает рассказ про робота Пола Андерсона, который тебе так понравился, — «Эпилог», что ли?
— Может быть. Все научно-фантастические рассказы похожи друг на друга. Еще он чуть-чуть напоминает один рассказ Гарри из сборника «Война с роботами». Но мне вовсе не поэтому не хочется кончать «Робота с цветами». Может быть, он бы так понравился Фреду Полу или Майку Муркоку, что они бы его напечатали, но меня он не устраивает. И не просто потому, что это плагиат,
— Ты как-то сказал, что можешь всегда отличить плагиат, потому что ему всегда не хватает эмоциональности.
В маленьком декоративном пруду среди листьев кувшинок поблескивали золотые рыбки. Никола и Мэрион с интересом наблюдали за ними. Я уже говорил, что они похожи. Я глядел на них сверху вниз с любовью и легким раздражением. Ее последние слова подсказали мне, что она поддерживала разговор только ради меня — ему тоже не хватало эмоциональности.
— Я предполагал, что ты спросишь, почему меня не устраивает этот замысел.
— Дорогой мой, если мы собираемся заезжать за Каррами, нам пора двигаться. Уже без двадцати три.
— Я мечтаю об этом.
— Я через минутку вернусь. — Проходя мимо, она меня поцеловала.
Конечно, она права, думал я. Я сам должен решить все это, иначе я никогда не буду доволен. Я пошел и присел рядом с кошкой и стал смотреть на золотых рыбок. Птицы деловито суетились у церкви, добывая пищу птенцам. В их недолгой жизни им дано так мало времени наслаждаться летом.
То, что мне хотелось высказать, было в каком-то смысле совсем не то, что мне хотелось высказать Мэрион. И на то была своя особая причина — во многом это как бы составляло часть меня самого. Я видал не одно исполненное любви лето и рядом со мной бывала не одна влюбленная девушка. А сейчас рядом
Поэтому я боялся сказать ей больше, чем уже сказал. Я боялся сказать ей, что в своем теперешнем ощущении счастья я испытывал лишь презрение к своему рассказу про роботов и ничего другого никогда испытывать не буду, как бы искусно я его ни написал. В сердце моем не велось никаких войн, как же мог я поверить вдруг в межпланетную войну со всеми этими немыслимыми и невероятными вещами? Откуда это желание возиться с бесчувственными металлическими созданиями, этой пародией на человека, когда я обласкан таким нежным и мягким существом, как Мэрион?
Больше того, не является ли сама научная фантастика продуктом разъятой и непримиримой человеческой природы? Я полагал, что да, потому что и мои собственные фантастические романы описывали главным образом мрачные вещи — отражение тех несчастий, которые преследовали меня всю жизнь до появления Мэрион. Но и в этом было не легко признаться.
Мысль о роботах, собирающих цветы, внезапно подумал я, это сигнал, который посылает мне моя душа. Она говорит, что мне необходимо изменить направление мыслей, отказавшись встречать все в штыки; нужно перевернуть шекспировские строки:
Нарядная беспечность — в сундуках.
В почете ныне оружейник…
[1]
Пора показать несостоятельность моих оружейников и вновь извлечь на свет беспечность. Душа моя стремилась отделаться от вооруженных людей, но мое исполненное страхов «я» заставляло меня закончить рассказ тем, что роботам придется готовиться к новым тяжелым временам. Вся литература не что иное как подобное продолжение внутренних битв.
Ну, и если для меня кончилась пора невзгод… пусть даже кончилась лишь ни время… Разве не должен я пока можно сложить оружие? Разве не должен я вознести благодарность богам, а также моим терпеливым постоянным читателям, написав пока я могу — какой-нибудь веселый рассказ? Разве не должен я выйти из-за защитного вала и показать им хотя бы однажды будущее, в котором, быть может, стоило бы жить?
Нет, объяснить это слишком сложно. А для меня все и так было ясно и не нуждалось ни в каких объяснениях.
Поэтому я встал и, оставив растянувшуюся у пруда кошку в надежде, что ей удастся поймать рыбку под листьями кувшинок, прошел через кухню в кабинет и принялся рассовывать по карманам все необходимое и вытаскивать оттуда все ненужное, размышляя о предстоящем пикнике. День был чудесный, теплый и почти безоблачный. Нам с Чарльзом Карром непременно захочется холодного пива. Они должны были захватить провизию, но безошибочный инстинкт подсказал мне, что нужно позаботиться о пиве.
Когда я вынимал из холодильника четыре банки пива, мотор опять загудел. Стареет, бедняга. Ему еще нет десяти лет, но нельзя же думать, что машина будет работать вечно. Только в романах. На бумаге можно послать в межпланетное путешествие одушевленную машину на множество бумажных световых лет и она тебя никогда не подведет. Это будет в соответствии с твоей психикой. Может, если начнешь писать счастливые рассказы, душа обретет в них надежду и в ней зародятся счастливые мысли, как десять лет назад или даже раньше.