Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)
Шрифт:
Ситуация, до того в какой-то степени комиссару Тумасу Польссону понятная, вдруг вылилась в необходимость разбираться с убийством полицейского и побегом вооруженного головореза.
– Идиот, – повторил Микаэль Блумквист.
– Оскорбления в адрес полицейского делу не помогут.
– В этом отношении мы сходимся. Но я засажу тебя за должностные ошибки с таким шумом, что мало не покажется. И прежде чем я с тобой окончательно разберусь, ты во всех газетах страны будешь красоваться в качестве самого тупого полицейского Швеции.
Угроза быть выставленным на публичное осмеяние
– Что ты предлагаешь?
– Я требую, чтобы ты позвонил в Стокгольм инспектору Яну Бублански. Немедленно.
*
Когда зазвонил мобильный телефон, поставленный на зарядку в другом углу спальни, инспектор уголовной полиции Соня Мудиг вздрогнула и проснулась. Посмотрев на стоящий на ночном столике будильник, она с отчаянием отметила, что еще только начало пятого утра. Потом она взглянула на продолжавшего мирно храпеть мужа – он способен проспать артобстрел, даже ухом не поведя. Соня выбралась из постели и нащупала нужную кнопку на телефоне.
«Ян Бублански, – подумала она. – Кому же еще быть».
– Там невероятная шумиха в районе Тролльхеттана, – обойдясь без формальностей, поприветствовал ее шеф. – Поезд Х2000 в Гётеборг отходит в десять минут шестого.
– Что произошло?
– Блумквист обнаружил Саландер, Нидермана и Залаченко. Блумквиста арестовали за оскорбление полицейского, сопротивление и незаконное ношение оружия. Саландер отправлена в Сальгренскую больницу с пулей в башке. Залаченко тоже в Сальгренской больнице, с топором в ноге. Нидерман сбежал. Он этой ночью убил полицейского.
Соня Мудиг дважды моргнула. Внезапно навалилась усталость, и больше всего ей хотелось залечь обратно в постель и взять месячный отпуск.
– Х2000 в десять минут шестого. Хорошо. Что мне делать?
– Брать такси и отправляться на Центральный вокзал. С тобой поедет Йеркер Хольмберг. Вам надо связаться с неким комиссаром Тумасом Польссоном из полиции Тролльхеттана, который очевидно ответствен за многое из ночного кавардака и, по словам Блумквиста, является – я цитирую – редкостным тупицей.
– Ты разговаривал с Блумквистом?
– Он, по-видимому, арестован и сидит в наручниках. Мне удалось уговорить Польссона несколько минут подержать ему трубку. Я сейчас еду на Кунгсхольмен[4] и постараюсь разобраться в том, что происходит. Будем держать связь по мобильному.
Соня Мудиг еще раз посмотрела на часы. Потом вызвала такси и на минуту встала под душ. Она почистила зубы, провела расческой по волосам, надела черные брюки, черную футболку и серый жакет. Сунула табельное оружие в сумку на ремне и в качестве верхней одежды выбрала темно-красную кожаную куртку. Из подъезда она вышла в ту самую минуту, когда подъехало такси.
Искать коллегу, инспектора Йеркера Хольмберга, Соне не требовалось. Она рассчитывала застать его в вагоне-ресторане и не ошиблась. Он уже успел взять ей бутерброд и кофе. В течение пяти минут они ели молча, но в конце концов Хольмберг отставил кофейную чашку в сторону.
– Наверное, стоит поменять профессию, – сказал он.
В четыре часа утра из Гётеборга наконец прибыл инспектор Маркус Эрландер из отдела по борьбе с насильственными преступлениями и взял на себя руководство, сменив перегруженного делами Тумаса Польссона. Эрландер был полноватым седым мужчиной лет пятидесяти. Первым делом он велел снять с Микаэля Блумквиста наручники и предложил ему булочки и кофе из термоса. Они уселись в гостиной, чтобы побеседовать с глазу на глаз.
– Я разговаривал с Бублански из Стокгольма, – сказал Эрландер. – Мы знаем друг друга уже много лет. Мы оба сожалеем о том, как с вами обошелся Польссон.
– Ему сегодня ночью удалось погубить полицейского, – произнес Микаэль.
Эрландер кивнул.
– Я был лично знаком с полицейским Гуннаром Андерссоном. До переезда в Тролльхеттан он служил в Гётеборге. У него осталась трехлетняя дочка.
– Я сожалею. Я пытался предостеречь…
Эрландер кивнул:
– Я так и понял. Вы даже употребляли крепкие выражения и поэтому оказались в наручниках. Ведь это вы добили Веннерстрёма. Бублански утверждает, что вы чертовски настырный журналист и совершенно безумный частный детектив, но, возможно, знаете, о чем говорите. Вы можете толково ввести меня в курс дела?
– Это развязка истории с убийством моих друзей Дага Свенссона и Миа Бергман из Энскеде и человека, который не является моим другом, – адвоката Нильса Бьюрмана, опекуна Лисбет Саландер.
Эрландер снова кивнул.
– Как вам известно, полиция ловила Лисбет Саландер с Пасхи, – продолжал Микаэль. – Ее подозревали в тройном убийстве. Для начала вы должны четко понять, что Лисбет Саландер не виновна в этих убийствах. Она здесь скорее жертва.
– Я не имел ни малейшего отношения к делу Саландер, но после всего, что писали в прессе, довольно трудно поверить, что она совершенно невиновна.
– Тем не менее это так. Она невиновна. И точка. Настоящим убийцей является Рональд Нидерман, который сегодня ночью убил вашего коллегу Гуннара Андерссона. Он работает на Карла Акселя Бодина.
– Того Бодина, что сейчас лежит в Сальгренской больнице с топором в ноге.
– Чисто технически топора в ноге у него больше нет. Я предполагаю, что его рубанула Лисбет. Его настоящее имя Александр Залаченко. Он – отец Лисбет и в прошлом профессиональный убийца из русской военной разведки. В Швецию он перебрался в семидесятых годах и вплоть до крушения Советского Союза работал на СЭПО. После этого он промышлял бандитизмом.
Эрландер задумчиво оглядел сидевшего перед ним на диване собеседника. Микаэль Блумквист весь вспотел и казался одновременно продрогшим и смертельно усталым. Вплоть до этого момента он говорил аргументированно и связно, однако Тумас Польссон, к словам которого большого доверия Эрландер не питал, предупреждал, что Блумквист несет какую-то чушь о русских агентах и немецких убийцах, работа с которыми едва ли входит в сферу деятельности шведской уголовной полиции. Теперь Блумквист как раз добрался до той части истории, которую Польссон отверг. Однако в сточной канаве у дороги на Носсебру действительно лежали два полицейских – один мертвый, другой тяжело раненный, и Эрландер был готов слушать дальше. Правда, в его голосе невольно сквозило легкое недоверие.