Девушка с серебряной кровью

Корсакова Татьяна Викторовна

Они быстро нашли общий язык с Акимом Петровичем. Не случилось того, чего так опасался Федор. Август отбросил привычную насмешливость и снисходительность и вел себя в гостях весьма сдержанно. Настолько сдержанно, что даже отказался от предложенной рюмки коньяку. Но не отказал себе в удовольствии изучить содержимое книжного шкафа и полюбоваться набросками Айви. Наброски его заинтересовали особенно. И заинтересованность эта была искренняя, такая искренняя, что Айви, державшаяся все это время настороженно, оттаяла, заулыбалась широко и открыто, а когда Август согласился дать ей несколько уроков рисования, так и вовсе захлопала в ладоши от радости.

Это был по-семейному спокойный и размеренный

вечер, из тех вечеров, когда удовлетворенными остаются и гости, и хозяева. Аким Петрович с Айви проводили их до лодки, а Август на прощание продекламировал стихи собственного сочинения. Стихи были по-детски неуклюжие, и Айви рассмеялась. А Август сказал, что человеку не дано быть гениальным во всем, что Эвтерпа никогда не была к нему особенно милостива, и в его голосе не было даже тени обиды. Наоборот, Август Берг казался счастливым и, как никогда, довольным жизнью.

– Непростительно, – сказал он, когда их лодка была уже на середине озера. – Непростительно, что я был лишен возможности общаться с такими славными людьми. Ты видел его библиотеку, Федор? Ведь очевидно же, что книги эти не для красоты. Да и не поймет простой деревенский мужик в них ничего. Ох, удивил меня этот островной затворник! Так удивил. А место поистине волшебное! – Август обернулся, чтобы еще раз посмотреть на медленно удаляющийся остров. – Эх, будь моя воля, я бы тоже там поселился. И построил бы что-нибудь доселе невиданное.

– Маяк? – спросил Федор.

– А хоть бы и маяк! Иногда, друг мой, темнота не вокруг человека, а прямо у него в душе. Я бы построил такой маяк, который эту темноту смог бы разогнать.

– Тогда светить ему пришлось бы и днем и ночью, – сказал Федор едва слышно.

Но Август все равно расслышал, посмотрел пристально:

– Ты тоже это чувствуешь? Эту черноту непроглядную?

Он ничего не ответил, лишь пожал плечами.

– Чувствуешь, – сказал Август уверенно. – А я вот еще чувствую, что ты не так прост, каким кажешься, что есть и в тебе двойное дно, точь-в-точь как в этом озере. Но ты не бойся! – Несмотря на то что в лодке никого, кроме них двоих, не было, он перешел на доверительный шепот: – Я никому не скажу.

– Не о чем говорить, мастер Берг. – Федор глянул на него исподлобья.

– А не о чем, так и не станем. Но ты все равно не бойся, чужие тайны мне без надобности. Мне бы со своими разобраться. – Его круглое лицо расплылось в широкой улыбке. – А барышня хороша! Сколько на земле живу, а такой красоты не встречал.

Федору в самую пору было бы насторожиться, но об Айви Берг говорил, как о произведении искусства, а не как о женщине из плоти и крови. И в совиных глазах его светилась та же мечтательность, с которой он рассуждал о маяке. – Но не всякий эту красоту оценит, а если и оценит, то все равно не поймет. Я вот понимаю, ты понимаешь. Нравится она тебе? – спросил он неожиданно.

И так же неожиданно для самого себя Федор ответил:

– Я ее люблю.

– Любовь! – Август театрально прижал ладони к сердцу. – Удивительное чувство! Такое же сильное, как страх смерти, а в некоторых случаях даже сильнее. Ты береги его, Федя. Охотники на чужое счастье всегда найдутся.

* * *

Сначала все было хорошо, если не сказать прекрасно. Каждые два дня они с Августом плавали на остров. Исключением были лишь дни полной луны. На очередную блажь своего протеже Кутасов поглядывал сквозь пальцы. Механизм на часовой башне работал исправно, куранты звонили, бронзовые фигуры кружились в медленном танце, поочередно являя себя восторженным зрителям. Новое строительство Кутасов пока затевать не собирался и, как человек разумный, прекрасно понимал, какой вред себе и окружающим может причинить скучающий гений. А гений непременно заскучал

бы и ушел в запой, не случись у него новое увлечение. Август влюбился, но не в женщину, а в идею. В своих мечтах он строил еще одну башню – черную, как ночь, с неугасающим огнем, рвущимся в небо, освещающим самые темные закоулки человеческой души. Его идея была настолько же прекрасна, насколько утопична и бесполезна, но она нравилась Айви. Вместе с Августом они часами просиживали над чертежами и набросками. Теперь в блокноте для рисования у Айви были одни только башни: разные, но одинаково нереальные. Иногда Федору казалось, что эти странные фантазии она приносила из своих снов, тех, в которые нет хода никому, даже ему, из снов, где царствует Желтоглазый. Несколько раз он порывался спросить, но в последнее мгновение останавливался. Может, боялся услышать правду? А может, не хотел тратить драгоценные минуты счастья на бесполезные расспросы?

Как бы то ни было, дни Айви принадлежали Августу, а ночи она делила с ним и Желтоглазым. Их общению с Бергом нисколько не мешала ее немота, общий язык им удалось найти с самого первого дня. Август любил поговорить, да и рассказчиком был замечательным, а Айви умела слушать, и он таял под ее внимательно-восхищенным взглядом, вся его заносчивость куда-то исчезала в такие минуты. Он любил Айви, но любовь эта была сродни любви мастера к ученику. И Федор теперь ревновал не к Августу, а к тем удивительно-утопическим идеям, которыми тот делился с Айви. Это была не ревность даже, а так… тень ревности. Федор знал, что стоит только попросить, и Август поделится своими мыслями и с ним тоже, но он не хотел мешать, не хотел нарушать те дружеские узы, которые из невидимых сделались почти осязаемыми.

В трепетном отношении Берга к Айви был и еще один плюс. Оно примирило с архитектором Евдокию. Теперь она все реже называла его блаженным, а однажды, когда Август похвалил ее стряпню, даже позволила себе мимолетную улыбку.

Как относится к Августу Аким Петрович, Федор долгое время не мог понять. Эмоции свои старик умел скрывать не хуже названной тетушки, но из того, что Бергу было дозволено приплывать на Стражевой Камень, становилось очевидно, что угрозы в архитекторе он не видит. Федора смущало лишь одно: всякий раз незадолго до визита Августа с каминной полки исчезали часы. И даже, когда разговор заходил о часовой башне, Аким Петрович ни словом не обмолвился, что у него есть похожий механизм. Наверное, если бы Федор спросил, то получил бы исчерпывающий ответ на свой вопрос, но месяцы жизни в Чернокаменске научили его с уважением относиться к чужим тайнам.

Так, в приятных хлопотах, началась зима. Федору, никогда не видавшему ничего подобного, она сначала показалась очень снежной и лютой. Снег выпал в середине ноября, улегся на Чернокаменск и окрестности белоснежной периной и больше не таял. Зима привела с собой морозы и метели, из-за которых невыносимо долгие две недели Федор с Августом не могли попасть на остров. Сначала ждали, когда замерзнет озеро, потом пережидали затянувшееся ненастье, а когда наконец решились, наступило полнолуние. Но полнолуние зимой, когда озеро спит под ледяным панцирем, кому оно может повредить?

Выехали из усадьбы поутру, солнце еще только-только взобралось на низкое, серое небо и светило вполсилы. Но денек обещал быть погожим, улеглась метель, стих ветер. По твердому укатанному снегу сани скользили легко, крепкий вороной жеребец тащил их играючи. Да и холода особого седоки не чувствовали.

Правил сам Федор. Митяя Анфиса с ними не пустила. Как только узнала, что они собираются ехать на Стражевой Камень, тут же потемнела лицом, даже ямочки на пухлых щеках куда-то исчезли.

– Плохое время вы выбрали, Август Адамович. Луна полная. И метель долго мела.