Девушка с серебряной кровью
Шрифт:
– Да вы настоящий смельчак! – Мари улыбнулась ему ободряюще и взяла под локоть, помогая подняться по лестнице. – А у папеньки к вам есть дело. Он хочет…
Какое дело, Федор не услышал, потому что за ней и Августом захлопнулась дверь.
Дело Саввы Сидоровича оказалось нехлопотным, даже в чем-то приятным, но все равно очень расстроило Федора. Кутасов вместе с дочерью решил отправиться на зиму в Пермь. О причине этого решения не говорилось вслух, но все в усадьбе знали: пришло время подыскать для Мари подходящего жениха. Как сказала Анфиса, найти купца на лежалый товар. Федор подозревал, что охотники непременно найдутся, если не на саму Мари Кутасову, то на ее немалое приданое уж точно. В его памяти еще хранились воспоминания о столичных балах, о юных дебютантках под бдительным присмотром матерей и компаньонок. Помнил изящные карне [2] , прикрепленные цепочками к веерам дам. Карне его сестры Насти было заполнено едва
2
Карне – бальная записная книжечка.
Вот это и стало настоящим горем. Отъезд разлучал его с Айви. А расставаться сейчас, когда у них все было так хорошо наяву, а не во сне, не находилось никаких сил. Федор уже хотел воспротивиться, даже рискуя впасть в немилость к Кутасову, но Айви сказала:
– Федя, это ведь всего лишь до весны.
И в улыбке ее он не заметил даже тени затаенной боли или обиды. Она отдавала чужому неведомому городу их дни, но оставляла себе ночи. Они тогда так думали, но реальность оказалась куда более беспощадной. Вдали от Стражевого озера к Федору приходили сны, но к этим снам у Айви не было доступа…
Выехали двадцатого декабря погожим солнечным деньком. По хрусткому снегу полозья экипажа скользили с веселым скрипом. Свой экипаж Мари делила с горничной. Кутасов с Августом ехали на санях. Памятуя о недавней болезни, Берг до самого носа закутался в полог из медвежьей шкуры, чем изрядно веселил Савву Сидоровича. Сани с Федором и прочим дворовым людом, довольно многочисленным и шумным, держались на почтительном расстоянии от хозяйских экипажей, не мешали наслаждаться беседой и чудесной погодой. Убаюканный равномерным скрипом полозьев, Федор задремал, а очнулся от лошадиного ржания и испуганного женского крика. Ему понадобилось мгновение, чтобы прийти в себя и понять, что происходит. Лошади, запряженные в экипаж Мари, чудесная белоснежная двойка, понесли. Они мчались вперед с диким ржанием, вздымая клубы снега, закладывая крутые виражи, от которых экипаж едва не ложился на бок. Кучер, пытавшийся усмирить лошадей, почти сразу же оказался на земле, завопил, хватаясь за поломанную руку, а двойка продолжала свой безумный полет, и поделать с этим никто ничего не мог. Дико закричал Кутасов, выхватывая из рук своего кучера вожжи и изо всех сил стегая ими по крупам лошадей в бесполезной попытке догнать экипаж.
Кто знает, чем бы все закончилось, какой страшной трагедией, если бы не вылетевший на дорогу всадник на вороном жеребце. Никогда раньше Федор не видел такой бесшабашной удали, такого бесстрашия. Жеребец летел вперед черной стрелой, и расстояние между ним и экипажем неуклонно сокращалось. А потом всадник совершил нечто невероятное: на ходу запрыгнул на козлы, натянул вожжи, и обезумевшие лошади послушались железной руки, вздыбились, загарцевали на месте, выбивая копытами ледяные искры. А всадник уже спрыгнул на землю и распахнул золоченую дверцу. Мари Кутасова, живая, но смертельно испуганная, не вышла, а упала в объятия неожиданного спасителя. Федору даже показалось, что она лишилась чувств. Всего лишь показалось, потому что, когда спрыгнувший на ходу с саней Кутасов подбежал к экипажу, девушка уже благодарила своего спасителя, и щеки ее пылали румянцем отнюдь не из-за страха.
Спаситель Мари был хорош какой-то особенной удалой красотой. Черноглазый, чернобровый, с аккуратными усиками и взъерошенными ветром волосами, он напоминал спустившегося с Олимпа бога. Красотой он не уступал Аполлону, но всякому имеющему глаза становилось очевидно – гораздо больше в незнакомце от Марса. Он придерживал Мари за талию совершенно собственническим жестом и улыбался, глядя прямо ей в глаза. А она все говорила-говорила и не делала ни малейшей попытки высвободиться из объятий.
– Маша! Доченька! – Подоспевший наконец Кутасов оттолкнул плечом незнакомца, с приглушенным всхлипом прижал Мари к груди.
– Папа! – Она высвободилась и раздраженно вздернула острый подбородок. – Что вы со мной как с маленькой, право слово! Проявите уважение, познакомьтесь с моим спасителем, Сергеем Демидовичем Злотниковым.
– Доброго здоровья, Савва Сидорович! – В черных глазах спасителя, оказавшегося тем самым знаменитым предводителем золотодобытчиков, вспыхнул веселый огонь. На Кутасова он смотрел дерзко, без заискивания. – Что же у вас за конюхи такие? По их вине едва не погибло такое
– Разберусь, ты о том не тревожься. – Кутасов стремительно темнел лицом, на виске его лихорадочно билась синяя жилка, а руки то сжимались в кулаки, то разжимались. – А за то, что дочку мою спас, спасибо. – Он вытащил из кармана бумажник, не глядя и не считая, достал несколько банкнот. – Бери! – Он сунул деньги Злотникову, но тот отступил на шаг, поморщился презрительно.
– И это ваша благодарность, Савва Сидорович? Спасибо, но вынужден отказаться. Улыбка Марии Саввичны для меня куда более ценный подарок.
И не успел Кутасов прийти в себя, как молодой человек поцеловал Мари прямо в раскрытую ладонь.
– Рад был оказаться полезен! – В седло он не сел, а взлетел. – Надеюсь на скорую встречу, Мария Саввична!
Тем погожим декабрьским деньком Федору стали ясны сразу две вещи. Во-первых, Кутасов за что-то недолюбливает Сергея Злотникова, а во-вторых, из поездки в Пермь за женихами не выйдет ничего хорошего. Мари Кутасова уже нашла своего рыцаря.
Так оно и получилось. Зима в Перми превратилась в мучение одновременно и для Мари, и для Кутасова, и для вынужденно оторванного от своей Айви Федора. Только Август, кажется, наслаждался неожиданными каникулами. Истосковавшись по обществу и признанию, в Перми он быстро обзавелся знакомствами в богемных кругах, можно сказать, стал гвоздем сезона. Озабоченный бесконечными капризами и проделками Мари, Кутасов почти не обращал на него внимания и великодушно позволял жить как заблагорассудится. К чести Августа, добрым отношением благодетеля он не злоупотреблял, пил умеренно, деньгами не сорил, за прекрасным полом почти не волочился. Несколько раз Берг пытался взять с собой в «общество» и Федора, но тот неизменно отказывался. Нет, он не боялся показаться необразованным мужланом. Наоборот, была опасность увлечься и показаться слишком уж образованным для простого рабочего, а постоянное балансирование на тонкой границе, отделяющей благоразумие от самоуважения, слишком утомительно. Поэтому Федор предпочитал оставаться в доме в компании с тайком взятой из хозяйской библиотеки книгой. Или прогуливаться по городу, который с каждым днем нравился все больше и больше. Вот так неспешно и закончилась бы зима, если бы однажды вечером в комнату Федора не заглянул Август. Заглянул без стука, так, что Федор едва успел спрятать книгу под подушку.
– Собирайся, Федя! – Архитектор был весел и загадочен.
– Куда? – Ему не хотелось в «общество», ему хотелось остаться дома.
– Не бойся, в салон к мадам Синициной я больше ни ногой. – Берг уселся на единственный имеющийся в комнате стул. – Надоели мне эти провинциальные снобы хуже пареной репы. У нас с тобой, мой дорогой друг, нынче совершенно особенная программа. Ну, собирайся же! Чего ты ждешь?!
Когда Август был так многоречив и возбужден, отказать ему не имелось никакой возможности, и Федор скрепя сердце согласился. Вопреки опасениям, Берг привел помощника не в очередное пристанище муз и неприкаянных гениев, а в питейное заведение не из самых дорогих, но вполне респектабельное. Там их уже ждали. Хорошо одетый мужчина сидел к ним спиной, но в хищной посадке головы и развороте плеч Федору почудилось что-то знакомое. И он не ошибся. Словно почуяв их приближение, а может, и почуяв, мужчина обернулся, неспешно встал из-за стола и шагнул им навстречу. В этом городском щеголе Федор с трудом, но все же узнал Сергея Злотникова. В интерьере ресторации, в паре, сшитой по последней моде, с набриолиненными волосами молодой человек смотрелся так же естественно, как и на вороном жеребце посреди заснеженной дороги. Определенно, кроме иных талантов у него был талант подстраиваться и под обстоятельства, и под окружение.
– Август Адамович! Мое почтение! – Злотников энергично пожал Бергу руку. – Рад видеть!
– Добрый вечер, Сергей Демидович! – Август широко улыбнулся. – Позволь познакомить тебя с моим помощником и хорошим приятелем Федором Ледневым.
– Рад знакомству. – Федор протянул руку для приветствия.
Рукопожатие у Сергея Злотникова оказалось по-медвежьи крепкое, жесткие мозоли царапнули кожу.
– Друг Августа – мой друг. – Проверив кости Федора на крепость, Злотников улыбнулся, и Федор понял, что случилось с Мари Кутасовой, отчего она бунтует и не желает знакомиться с юношами, представляющими свет местного общества. В улыбке Сергея была магия. Даже обаянием это нельзя назвать. Все слухи, ходившие вокруг его артели, сразу же начинали казаться досужими сплетнями завистников, а в памяти оставались лишь та лихая удаль, с которой он остановил обезумевших лошадей, спасая Мари. Было очевидно, что Август уже попал под действие этой магии, да и сам Федор не видел ничего плохого в знакомстве со столь неординарным человеком. Было даже интересно узнать о тонкостях и секретах золотодобычи из первых уст. Вот только Сергей Злотников не желал разговаривать о таких скучных вещах. Его интересовала исключительно Мари Кутасова. И интерес этот был искренний, во взгляде его черных глаз Федор не видел даже намека на фальшь.