Девушки из Шанхая
Шрифт:
— Это противоречит традиции, — возражает папа.
— Я не выйду замуж за человека, не познакомившись с ним прежде, — твердо отвечаю я.
— А я тем более!
Мэй поддерживает меня, но по ее голосу слышно, что она сдалась. Возможно, мы выглядим и ведем себя на современный манер, но в душе мы все те же покорные китайские дочери.
— Это мужчины с Золотой горы, — рассказывает папа. — Американцы. Они специально приехали в Китай, чтобы найти жен. Это неплохая партия. Их отец родом из того же округа, что и наша семья. Мы почти что родственники. Вам не придется ехать с ними в Лос-Анджелес. Американские китайцы
— Но мы их не знаем! — кричит Мэй.
— Зато вы знаете их отца, — успокаивающе отвечает папа. — Помните? Старый Лу.
Мэй кривится от отвращения. В самом деле, отца их мы знаем. Мне никогда не нравилась мамина старомодная манера давать всем прозвища, но для нас с Мэй жилистый китаец с каменным лицом всегда был именно Старым Лу. Как папа и сказал, Старый Лу живет в Лос-Анджелесе, но каждый год он приезжает в Шанхай, чтобы проверить, как идут дела в его здешнем бизнесе. Ему принадлежит фабрика по изготовлению ротанговой мебели и фабрика, производящая на экспорт дешевую фарфоровую посуду. Но мне его богатство безразлично. Меня всегда выводило из себя то, как он смотрит на нас с Мэй — как кот на сливки. На меня он может смотреть как угодно, я переживу, но в его последний приезд Мэй было всего шестнадцать. Учитывая его возраст (ему не меньше шестидесяти), ему не следовало так присасываться к ней взглядом. Но папа никак на это не отреагировал, просто попросил Мэй разлить всем чай.
И тут наконец я понимаю, в чем дело.
— Ты проиграл все Старому Лу?
— Не совсем…
— Тогда кому?
— Сложно сказать. — Папа барабанит пальцами по столу и прячет взгляд. — Немного проиграл там, немного проиграл тут.
— Да уж, чтобы проиграть наши с Мэй деньги, тебе пришлось потрудиться! Месяцы, наверное, старался или даже годы…
— Перл…
Мама пытается меня остановить, но меня обуревает ярость.
— Ты должен был проиграть кучу денег, чтобы поставить под угрозу все! — Я обвожу рукой комнату, обстановку, дом, все, что отец построил для нас. — Сколько точно ты должен и как собираешься это возвращать?
Мэй перестает плакать. Мама молчит.
— Я проиграл Старому Лу, — неохотно признается папа. — Он позволит нам с матерью остаться в этом доме, если Мэй выйдет замуж за младшего сына, а ты — за старшего. У нас будет крыша над головой и какая-никакая еда, пока я не найду работу. Вы, наши дочери, — единственное, что у нас есть.
Мэй зажимает рот, вскакивает и выбегает из комнаты.
— Передай сестре, что я назначу встречу на вторую половину дня, — нехотя говорит отец. — И скажите спасибо, что я выдаю вас замуж за братьев. Вы всегда будете вместе. Теперь иди наверх, нам с вашей матерью надо поговорить.
За окном на смену разносчикам завтраков пришли коробейники.
— Пу, пу, пу, красный корешок для ясного взгляда! Дайте его ребенку и забудьте о летней потнице!
— Оу, оу, оу, брею лицо, стригу волосы и ногти!
— Ауа, ауа, ауа, куплю старье! Меняю бутылки и битое стекло на спички!
Пару часов спустя я направляюсь в Маленький Токио — район Хункоу, к своему ученику. Почему я не отменила занятие? Когда мир рушится, можно позволить себе отменить некоторые договоренности. Но нам с Мэй слишком нужны деньги.
Как в тумане, я поднимаюсь в квартиру капитана Ямасаки. В 1932 году он был членом японской команды на Олимпийских играх и любит вспоминать славу лос-анджелесских дней. Человек он неплохой, но совершенно одержим Мэй. Она имела неосторожность несколько раз сходить с ним куда-то, и с тех пор каждый урок начинается с расспросов о ней.
— Что ваша сестра делает сегодня? — спрашивает он после проверки домашнего задания.
— Она приболела и еще не вставала, — лгу я.
— Какая жалость. Каждый день я спрашиваю вас, когда мы с ней можем увидеться, и каждый день вы говорите, что не знаете.
— Поправка: мы с вами видимся только три раза в неделю.
— Пожалуйста, помогите мне жениться на Мэй. У меня есть свадебный…
Он подает мне лист бумаги, на котором перечислены условия свадебного контракта. Я вижу, что он хорошо поработал с японско-английским словарем, но не могу оценить по достоинству его старания. Для сегодняшнего дня это уже слишком. Я бросаю взгляд на часы. Впереди еще пятьдесят минут. Я складываю бумагу и убираю ее в сумочку.
— Я исправлю ошибки и на следующем занятии верну вам бумагу.
— Отдайте Мэй!
— Я отдам этоМэй, но имейте в виду, что она еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Отец не позволит.
Как легко с моих губ слетают слова лжи.
— Позволит. Должен позволить. Сейчас время дружбы, сотрудничества и совместного процветания. Азиатские народы должны объединиться, чтобы противостоять Западу. Китайцы и японцы — братья.
Это не совсем так. Мы зовем японцев недомерками и обезьянами. Но капитан часто возвращается к вопросу дружбы и неплохо наловчился придумывать соответствующие лозунги, как по-английски, так и по-китайски.
Он мрачно смотрит на меня и спрашивает:
— Вы ей ничего не передадите, так ведь?
Я медлю с ответом, и он хмурится:
— Я не доверяю китаянкам. Они всегда лгут.
Мне уже не в первый раз доводится такое слышать, и сегодня мне это нравится не больше, чем всегда.
— Я не лгу.
— Китаянки никогда не выполняют обещание. Их сердце лгут.
— Обещания. Сердца, — поправляю его я. Нужно немедленно сменить тему. Сегодня это не так сложно.
— Как вы съездили в Лос-Анджелес?
— Очень хорошо. Скоро я снова поеду в Америку.
— Очередное соревнование по плаванию?
— Нет.
— Учиться?
Он переходит на китайский: это слово нашего языка он знает отлично.
— Завоевывать.
— В самом деле? Каким образом?
— Мы отправимся в Вашингтон, — отвечает он, снова переходя на английский. — Девушки-янки будут стирать нам белье.
Он смеется. Я смеюсь. Все идет своим чередом.