Девушки по вызову
Шрифт:
– У вас безупречная логика, – простонал встревоженный руководитель программ, – но пятнадцатилетний опыт мне подсказывает, что все эти дискуссии вырождаются в бессмыслицу, которую несут убежденные слепцы. Потому я и предпочитаю хорошо организованный цирк, где каждый исполняет разученный номер и удостаивается вежливых аплодисментов.
– Непонятно, какой же во всем этом смысл.
– Вы забыли Закон Паркинсона? Должны же фонды расходовать свои деньги! Спонсоры обязаны отыскивать проекты для спонсирования. Руководителям программ приходится руководить программами. Так что мы имеем вечный двигатель, гоняющий горячий воздух.
Соловьев не стал спорить. Он смотрел на руководителя программ, нахмурив мохнатые брови; брови и набрякшие мешки под глазами резко контрастировали с неисправимо наивным выражением лица. Он не находил аргументов, чтобы втолковать собеседнику – хотя Джеральд Хоффман был очень даже неплохим экземпляром в сравнении с основной массой чиновников различных фондов, – какие чувства у него вызывает предстоящая конференция, с каким отчаянием он взялся ее устраивать, каким гиблым делом все это может оказаться.
– Тем не менее, – резюмировал Хоффман, – вы, как всегда, одержали верх. Хотите дюжину участников – получайте дюжину. Наверное, это все апостолы? Только поменяйте, ради Бога, название! Нельзя назвать симпозиум просто “S.O.S.” Я даже подозреваю, что вместо последней точки вам бы хотелось влепить восклицательный знак. Если хотите знать, это недостойно, отдает сенсационностью, неакадемично, попросту апокалиптично! Не хватало только назвать встречу “Последняя труба”.
– Или “Четыре всадника”. А что, это как раз соответствует атмосфере цирка.
– Ради Бога, побудьте хоть немного серьезным! Как вам нравится такой вариант: “Стратегии выживания”?
– Нет, слишком похоже на компьютерные игры. Лучше назовем симпозиум “Принципы выживания”.
– Неплохо. Может быть, добавить “научные”? “Научные принципы…”
– Лично я не знаю, что значит “научные”, а вы? Нет, лучше оставим голые “принципы”.
– Как хотите. Итак, “Принципы выживания”! – Хоффман записал вымученное название и облегченно перевел дух.
Возникла пауза. Хоффман обратил внимание, что широкие атлетические плечи Соловьева несколько поникли. Тем не менее, раньше женщины были от него без ума – особенно миссис Хоффман, ха-ха… Она объясняла, что секрет притягательности Соловьева – в его сумрачной, грубой физиономии, совсем как у донского казака, как она говорила; но что делать с этими уродливыми мешками под глазами?… Кроме того, женщин привлекал его бас и легкий русский акцент (с точки зрения жены Хоффмана, у Соловьева был настоящий шаляпинский бас).
Соловьев тем временем затушил сигару, испачкав всю пепельницу, и встал, чтобы уйти. Правда, уже в следующую секунду он передумал, снова уселся и спросил, как ни в чем не бывало:
– Думаете, в этом есть какой-то смысл?
Руководитель программ бросил на него удивленный взгляд, после чего подверг тщательному изучению собственную дымящуюся сигару.
– Вам лучше знать, – проговорил он наконец. – Если бы не вы, а кто-то другой предложил собрать двенадцать умников, пусть даже мудрейшие головы в своих областях, для выработки плана спасения мира, я бы назвал автора предложения помешанным фантазером и посоветовал ему закрыть дверь с другой стороны.
Соловьев крутил в руках карандаш со стола Хоффмана.
– Возможно, вы оказали
– Не спорю, но беда в том, что вы не помешанный. Чем мы рискуем? В наихудшем случае – напрасной тратой наших денег и вашего времени.
– А в наилучшем?
– Не принуждайте меня прибегать к воображению – я его лишен. Это сфера вашей компетенции.
Так проекту был дан зеленый свет.
III
Один из священных ритуалов любого конгресса, конференции, симпозиума или семинара – это вечерний коктейль накануне официального начала заседаний, на котором у участников есть шанс познакомиться. Впрочем, в Шнеердорфе необходимость знакомиться вряд ли возникала: немногочисленные участники давно знали друг друга, так как неоднократно встречались по аналогичным поводам в прошлом. Согласно программе, коктейль должен был начаться в 6 часов вечера, и почти все прибыли к началу с завидной точностью, включая жен, секретарей и наблюдателей, представляющих Академию. Всего набралось человек тридцать. Все переминались с ноги на ногу в небольшом помещении, прихлебывая херес и делясь воспоминаниями о прошлой встрече. Судя по всему, мало кто обращал внимание на великолепную альпийскую панораму за широкими окнами. Пока что участники не до конца раскрепостились, в воздухе веяло скованностью. Однако все знали, что очень скоро тишина сменится шумом, напряжение – полной раскрепощенностью.
– Совсем как обыватели после воскресной церковной службы, – громко сказала Харриет Эпсом монаху Тони. – А все из-за жен! Держитесь в стороне от академических жен. Это особая порода: неряшливые, злые на язык, заведомо утомленные. Что их так утомляет, я вас спрашиваю?
Саму Х.Э. нельзя было назвать ни неряшливой, ни утомленной Она зачем-то опиралась на толстый посох с резиновым наконечником, но еще неуместнее выглядела ее мини-юбка из экзотического материала, предназначенная для того, чтобы выставлять на всеобщее обозрение могучие ляжки с синими сосудами, петляющими между кочек гусиной кожи.
– Вы только на них посмотрите! Какая потертость, какое увядание! Что же их так состарило?
– Уж не мужья ли? – предположил Тони, уловив намек.
– Чрезвычайно проницательно! С другой стороны, ученых тянет именно к таким невзрачным мученицам.
– Осторожнее с обобщениями! – раздался у нее за спиной женский голос.
Испуганно оглянувшись, Харриет узрела Клэр Соловьеву. Та немедленно запечатлела на ее багровой от румян щеке звучный поцелуй.
– На меня, например, ваши обобщения не распространяются, – продолжила Клэр. – Лично я не склонна к мученичеству. Как бы вы меня охарактеризовали, Тони?
– Очаровательная красавица-южанка! – выпалил Тони и густо покраснел, стесняясь скудости своего галантного словаря.
– Глупышка! – Клэр была ошеломлена и одновременно польщена. Она только недавно разменяла пятый десяток и еще могла ослеплять мужчин, тем более при некотором старании, но, к своему огорчению, всего за две недели до отъезда с мужем из Гарварда стала бабушкой. Зачем было восемнадцатилетней дурочкой выходить замуж за Николая, который был вдвое ее старше? И зачем их дочь Клэретг, восемнадцатилетняя дурочка, вышла замуж за хирурга, годного ей в отцы? Наверное, это семейное проклятье, записанное в генах.