Девяностые

Сенчин Роман Валерьевич

Между Сергеем и Михаилом Феофановичем втиснулся уже пьяный, готовый вовсю разгуляться Олег Девятов.

– Н-ну-у, бать! – обнял он старика. – Удивил ты опять!..

Федотько, казалось, нисколько не досадовал, что его рассказ прерван, с доброй улыбкой обратился к Олегу:

– Чего – удивил?

– Ну чего, блин, такое накрасил! «За что воевали», это ж, блин, вообще! – Олег ткнулся в грудь учителю и затих.

Еще выпили.

– И, эт самое, – продолжал Федотько, найдя уже помутневшим взглядом Сергея. – И там как раз он и выбит, солнечный идол этот. По центру так вот как раз… Вот его-то надо бы… Там, значит, семь лучей, как

копья, от его, от круга, и лицо – три глаза. И больше вокруг ничего нет, только он. Н-да… я на той площадке ночевал, а утречком, как солнце-то глянуло, как ударило по этому… Я опупел, честно слово!

– Да, да! – кивал Сергей, вспоминая и свои чувства, когда сидел вблизи этого места и представлял восход; и удивляло, как четко отпечаталось в голове Федотько то, что увидел тридцать лет назад…

– Сходи, если захочется, – посоветовал старик, – бумаги возьми. Микалента есть у тебя?

– Нет, папиросная.

– Ну, ее возьми… Если проберешься, перетри. Достойно!.. Есть такие идолы на Оглахтах и еще кой-где, но тот… Зря я тогда не вернулся еще…

– Э-э, – Девятов поднял голову, – гудим или нет?

– Всё-всё, – поднял Федотько свой стакан. – Давайте, ребятки, чтоб не последний раз!

Открытие выставки было назначено на три часа дня. Многие художники остались ночевать в натюрмортном фонде и пили до рассвета. В галерею спустились хмурые, измятые, больные с похмелья. А там уже важные гости, ученики художественной школы и просто любители живописи.

Художники забились в угол, за рояль, опустились там на сиденья, на пол. Сейчас, рядом со строгими костюмами, галстуками, гладкими розовыми лицами, празднично одетыми женщинами, они выглядели особенно эффектно.

Первой выступала директор школы Наталья Георгиевна Шишкова – моложавая обаятельная дама. И никто бы никогда не подумал, что она супруга одного из кучки прячущихся за роялем, делящая с ним нелегкую жизнь в полуразвалившейся избенке, порой голодающая; по причине постоянных денежных трудностей даже не решившаяся заиметь ребенка… Ее муж, тихий, но упорный, молчаливый кубист Виктор Минц, смотрел сейчас на жену удивленными глазами, словно впервые ее увидел, красивую и свежую, и он всегда так смотрел на нее, преклонялся перед ней, но сделать ее жизнь легче, такой, какой должна жить такая женщина, никогда и не пытался.

Наталья Георгиевна рассказывала (как, впрочем, и на предыдущих открытиях) о благотворном влиянии картин выставляющихся сегодня художников на юное поколение учащихся; о том, что многие, чьи работы представлены здесь, в этом старом уютном зале, некогда окончили эту школу; о том еще, как школа поддерживает галерею, а галерея – школу… После Натальи Георгиевны слово взяла представитель отдела культуры и сообщила о посильной помощи галерее, школе, отдельным художникам, о той важной роли, какую играют школа и галерея в культурной жизни города; поделилась планами на будущее, надеждой, что все-таки трудные времена закончатся и истинное искусство вновь обретет настоящий вес в обществе…

– Блин, как долго, – сдавленно простонал Олег Девятов. – Я уже и приметил, у кого деньжат можно попробовать…

– Да-а, – отозвался Юра Пикулин, – пахма не в шутку кроет…

Виктор Андреевич, директор галереи, бегло охарактеризовал творческие особенности каждого представленного художника (на это ушло минут десять), выделил некоторые произведения, посетовал, естественно, на недостаток финансов, чтобы

приобрести в фонд галереи все заслуживающие того картины; затем передал эстафету Федотько.

На подгибающихся, подрагивающих ногах, сгорбившись, Михаил Феофанович вышел на середину зала, почесал раскалывающуюся голову (намешал вчера водки с «Кавказом»), огляделся и махнул рукой:

– Да чего тут уже говорить? Глядите!

Уставшая от речей публика благодарно захлопала и разбрелась по залу. За роялем в это время происходило шепотом бурное совещание.

– Выпить надо – сто процентов!

– Вон Назарчук гуляет…

– Что, у него занять думаешь?

– Мне не даст – я ему до хрена уже должен. А тебе, Олегыч, он не откажет. Вы ж знакомы…

– Знакомы-то знакомы, но я тоже у него занимал.

– Ну картинку ему предложи, какая понравится. Цену пусть сам дает.

– Думаешь?

– Ну а чё?!

Выставлялись шестнадцать художников и три художницы – преподавательницы школы; больше ста работ висело впритык одна к другой. Особое внимание привлекли, как всегда, картины Федотько, Пашина, Юры Пикулина. У большого полотна «За что воевали» собралась почти что толпа, Губарев объяснял содержание, хотя сделать это было непросто, не смотря на кажущуюся простоту, даже примитивность… На картине, выполненной в стиле голландской бытовой живописи семнадцатого века, изображена жизнь сразу целого городка. На переднем плане двое мужиков с азартными лицами опаливают только что заваленную свинью, по соседству моются в бане пышнотелые, крепкие тетки, чуть дальше драит свой бесценный автомобиль юноша в синем спортивном костюме, сбоку показана часть свадебной гулянки, шумной и веселой, и, конечно же, запечатлен (в традиции голландцев) мочащийся на забор человек… Всё ярко на картине, бойко, все улыбаются, и нищему подают не какую-нибудь измусоленную сторублевку, а новенькую, нежно-розовую купюру, на которой, если приглядеться, можно рассмотреть колесницу и запряженных в нее, вставших на дыбы лошадей. Но радость и довольство до такой степени приторны и тупы, в глазах людей, жирных гусаков, зарезанной свиньи блестит одинаковый сатанинский огонек, что зрителю становится не по себе… За что воевали? За это?.. А что здесь плохого?.. Нет, ужасно, ужасно!..

Зацепил Олег Девятов своими натюрмортами и пейзажами из цветной ленты – зрители задерживались перед ними, улыбались, перешептывались… Коллаж Юры Балташова «Обитаемый остров», с пивными мятыми банками вперемешку с вырезанными из порножурналов женщинами, старались не замечать.

Художники следили за публикой, хватали выражение лиц, морщились от угадываемых издевок и острот, сияли, когда кто-нибудь, кажется, их хвалил…

Олег Девятов раздобыл у директора крекерной фабрики Назарчука деньжат и тут же сбегал в ближайший магазин. Художники, узнав об этом, друг за дружкой, кивая знакомым, потянулись к выходу из галереи…

Полегчало, когда приняли водочки, пожевали хлеба. Теперь можно пообщаться с публикой, обсудить картины, ненавязчиво предложить приобрести ту или иную работу, завязать новые полезные знакомства.

– Я о своем пейзажике с Назарчуком договорился, – сообщил Олег, вытряхивая из бутылки последние капли. – Объяснил ему, что такого не было и вряд ли когда-нибудь кто-то додумается до ленты… Он поверил – полтинник, – подразумевались пятьдесят тысяч, – сейчас дал, а еще полтинник, когда картинку принесу… Блин, через месяц еще!