Девять братьев (сборник)
Шрифт:
– Может быть…
Рябушкин перевернул страницу. Никритин стал ходить взад и вперед по комнате, потом подошел к своей койке и начал переодеваться.
Рябушкин искоса следил за ним. Никритин надел кожаные штаны, сапоги, меховую куртку – так одевался он, когда ездил на своем мотоцикле, – и пошел к дверям.
– Ты куда, Коля? – спросил Рябушкин.
– Закрой трубу, когда прогорит, – сказал Никритин и вышел.
7
Вздымая сухую снежную пыль, Никритин мчался на мотоцикле по дороге, прорубленной среди высоких сосен, и выехал на шоссе, проложенное вдоль берега озера. Здесь он понесся еще быстрее. Слева, между редкими стволами деревьев, виднелась замерзшая, пустынная гладь озера, тянувшаяся до самого горизонта. Наконец по обе стороны шоссе замелькали домишки и показался высокий маяк, построенный из красного кирпича на лесистом мысу. Неподалеку от маяка начиналась дорога через озеро. Ее только прокладывали. Группы красноармейцев на льду расчищали деревянными лопатами снег. Часовой остановил Никритина и проверил его документы.
– Лед тонок, – сказал часовой. – Утром вышла полуторатонка и провалилась.
Никритин дал газ и выехал на лед.
Расчищенный участок пути скоро кончился, и началась обыкновенная тропинка, протоптанная в неглубоком снегу. Ветер заносил ее морозной снежной пылью. Местами лед был неровный и состоял из отдельных смерзшихся льдин. Они трескались и шевелились под мотоциклом. Кое-где Никритину приходилось идти пешком и вести мотоцикл. Потом на льду стали попадаться осколки шрапнели. Раза три он видел полутораметровые воронки, пробитые во льду снарядами. Вблизи каждой из этих воронок тропинка внезапно делала выгиб, распадалась на несколько разбегающихся в разные стороны дорожек, которые потом вновь соединялись.
Никритин услышал далекий орудийный выстрел. Позади, метрах в пятидесяти от мотоцикла, разорвалась шрапнель. Стреляли немцы, захватившие южный берег озера, еле видный вдали. Через минуту новый шрапнельный снаряд разорвался слева от Никритина. Он понял, что метят в него, и увеличил скорость. Еще снаряд. Никритин несся во весь дух, подскакивая на неровностях льда. За его спиной садилось солнце – красное, огромное, заливая озеро багровым светом.
Вдруг Никритин заметил впереди мужчину и двух женщин. Они волокли за собой салазки, на которых лежало что-то, прикрытое мешковиной, и при разрывах шрапнели даже не поворачивали голов.
Никритин сбавил скорость и, нагнав идущих, слез с мотоцикла. Пешеходы не взглянули на него.
– Вы не видели, где здесь упала женщина? – спросил он.
– Не видели, – ответил мужчина.
Никритин вскочил на мотоцикл и помчался дальше. Немцы перестали стрелять. Солнце село. Начались сумерки. Снег на озере был уже не багровым, а бледно-голубым. Ветер стал резче. Трещины во льду попадались чаще, и льдины все больше и больше оседали под мотоциклом. Никритин внимательно смотрел по сторонам. Он уже начал терять надежду, как вдруг в сотне шагов от себя заметил что-то темное на льду. Он слез с мотоцикла и пошел по снегу. Он шел нерешительно, потому что темный предмет этот казался ему слишком маленьким. «Человек ли это? Скорее какой-нибудь сверток…»
Но, пройдя шагов двадцать, Никритин разглядел валенки и откинутую руку в черной варежке. Он побежал.
Это была женщина. Маленького роста. Она неподвижно лежала на спине возле одного из ответвлений тропы. Лицо было обернуто платком. Виднелся только краешек лба. Никогда Никритин не видал у живых людей такого белого лба. На женщине было пальто с поднятым потертым меховым воротником; одна рука спрятана в муфту, лежащую на животе, другая – откинута в сторону.
Никритин опустился на колени и, отбросив свои кожаные рукавицы, коснулся пальцами ее лба. Лоб холодный. Тогда он просунул руку между ее воротником и платком. Там было тепло. Жива.
– Встаньте, пожалуйста, – толкал он ее. – Слышите меня?
Но женщина даже не пошевельнулась.
Долго ли она здесь лежит? Рябушкин пролетал тут часа два назад. Но, может быть, это вовсе не та, которую он видел.
Никритин взял ее за плечи и начал осторожно приподымать, посадил. Но едва он перестал ее поддерживать, она упала на бок. Тогда он поднял ее и понес. «Удивительно легкая», – подумал он. Она не приходила в себя, но теперь Никритин уже не сомневался, что женщина жива: ноги и руки у нее хорошо гнулись, она дышала.
Он посадил женщину на мотоцикл сзади себя и привязал к себе ремнем. Больше всего возни было с ее валенками: едва мотоцикл двинулся, оба валенка у нее слетели. На ее ногах, с крохотными ступнями, были черные гамаши и серые нитяные носки. Ему пришлось отвязать ремень, слезть с мотоцикла, затем, придерживая ее, чтобы она не упала, поднять валенки и надеть ей на ноги…
Чтобы валенки опять не свалились, он прикрепил их веревкой к раме.
Он снова сел на мотоцикл, снова привязал ее к себе ремнем и поехал. Быстро темнело. Уже видны были звезды. Бледный закат сиял впереди. Никритин опять увидел тех троих с салазками. Они медленно брели по темнеющей пустыне озера и не обратили внимания на промчавшийся мотоцикл. Никритин торопился. Он вовсю гнал мотоцикл, подпрыгивая на всех трещинах, пересекавших лед. Женщина навалилась Никритину на спину, голова ее лежала у него на плече, и холодный лоб касался его щеки.
Только бы довезти ее живой, только бы довезти…
Глава 4
Павлик знакомится с Василием Степановичем
8
– Ну пойдем отсюда, пойдем. Ну зачем ты здесь стоишь? Здесь холодно. Ты замерз.
– Не пойду, – сказал Павлик.
– Ты опять хочешь кричать? – спрашивала Эрна. – Ведь ты уж кричал. Все равно никто не услышит. Кому нужно заходить на этот двор? Пойдем, посидим в тепле.
Павлик молчал. Он не собирался больше кричать. Но уйти отсюда он не мог. Если они уйдут туда, в темноту, на нары, их никогда не найдут.
Он простоял под этой щелью весь день и замерз, жестоко замерз, но холода, казалось, не замечал. Холод не пугал его. Его пугали надвигавшиеся сумерки.
– Через час будет темно, – сказал он.
– Ну да, ну да! – подхватила Эрна. – Скоро будет темно, а в темноте уж никто сюда не придет. Зачем же здесь стоять? Пойдем, посидим на нарах. А завтра ты опять сюда. И завтра нас непременно найдут, вот увидишь!