Девять граммов на удачу
Шрифт:
– Могу составить компанию следопыту по имени Юрун, – предложил я.
– Идите вдвоем, – разрешил Потап.
– Я с ними. – Механик резво вскочил на ноги.
– Отставить! Пойдут Бедуин и Юрун, – отрезал Потап.
Механик презрительно скривил губы и процедил:
– Ты лучше своими егерями командуй. А я и сам знаю, с кем и куда мне идти!
Мы с Лешей обменялись быстрыми понимающими взглядами. Несмотря на личную просьбу Петровича, бунт следовало подавить в зародыше. Если балласт не признает Потапа командиром и не научится выполнять его приказы беспрекословно, в дальнейшем такая анархия поставит на грань срыва всю операцию.
Я подал знак Потапу: «Механик мой». Леша коротко кивнул и, как бы невзначай, передвинул автомат, направляя ствол в пупок Боре Тарану – на тот случай, если представитель Петровича захочет поддержать напарника.
За изгоев мы не волновались – вряд ли они пожелают встревать в конфликт. Как бы подтверждая это, Могильщик демонстративно закинул руки за голову и уставился в небо, будто на земле для него не осталось ничего интересного. Ерш еще больше выпучил глаза и лупал ими, переводя любопытный взгляд с Потапа на Механика и обратно.
Один только Кочкин, похоже, не понял, что происходит. Парнишка прилег на спину, насколько позволял рюкзак, прикрыл глаза и вроде как задремал.
Зато Таран просек все мгновенно. Еще бы! Я бы тоже просек, если бы на меня с холодной угрозой смотрел автоматный зрачок. Боря торопливо поднял ладони вверх и выразительно поглядел на Потапа: дескать, я на вашей стороне и, в отличие от этого задрота, дисциплину готов блюсти. Вот и молодец. А Механику мы сейчас живо мозги вправим…
Я подошел к строптивому наемнику, «нежно» обнял его за шею. Он попытался вывернуться, но ствол моего автомата уперся ему в одно интересное место. Механик застыл, а я дружелюбно посоветовал:
– Ты бы лучше не нарывался, умник. Знает он, видите ли. Щас тебе зналку-то живо отстрелят, чем тогда детей строгать будешь? Короче, не пыли. Делай, как говорит Потап. Он здесь старший. Понял? Сказано тебе: «отставить», значит, не лезь. Сядь вон на кочку, как все, покури, нервишки успокой.
Механик едва не проткнул меня острым, полным ненависти взглядом и буркнул:
– Не курю.
– Вот и правильно, – одобрил я. – Значит, у нас с тобой есть хоть что-то общее.
– Этого самого общего у нас скоро будет гораздо больше, чем ты думаешь, – вырвалось у Механика, но он тут же спохватился и примирительно сказал: – Ладно, Бедуин, я понял расклад. Приказы Потапа не обсуждаются.
– Вот и молодец. – Я убрал автомат и похлопал наемника по плечу.
– Пойдут Бедуин и Юрун, – подтвердил свое решение Потап. – Радиостанцию с собой возьмите.
Я кивнул. Благодаря перышкам, вес должен прибавиться не слишком ощутимый. А вот с объемом хуже, полевая радиостанция – вещь немаленькая.
Следопыты в наши разборки не влезали. Шебай смотрел с откровенным интересом: дескать, чья возьмет? А реакцию его напарника понять было затруднительно, поскольку лицо второго следопыта по-прежнему укрывал накомарник. И все же мне показалось, что во вздохе Юрун послышалось облегчение, когда окончательно стало ясно, что Механик с нами не пойдет…
Юрун бежала так легко, словно объемный рюкзак за ее плечами не весил и двух килограммов. Впрочем, наверняка женщина положила туда перышко. Она по-прежнему не снимала накомарник, хотя нужда в нем давно отпала. Но, даже не видя лица следопыта, я ничуть не сомневался – передо мной женщина.
Я понял это еще до нашего первого марш-броска. Пока Юрун сидела и молчала, она еще могла сойти за мужчину, но стоило ей встать на ноги и начать двигаться, как все сомнения отпадали – настоящую женственность и грацию движений не смог скрыть даже бесформенный бронекостюм и рюкзак.
Погода по-прежнему баловала нас ясным небом с едва заметным налетом серебристых облаков.
Женщина уверенно двигалась по следу. Кое-где он был весьма заметным – в зарослях карликовой березы-хаякты преследуемый нами отряд прорубил настоящую просеку. Но на камнях видимые следы исчезали, и все же Юрун бежала вперед, переходя на шаг лишь на самых сложных участках тропы.
День приближался к вечеру, когда след привел нас в Каракумы – небольшое плато, заросшее сухим сосновым бором. За ним начиналась Байкитка – так окрестили обширную малоизученную территорию, лежащую на северо-западе АТРИ. В сталинские времена здесь кипела жизнь, даже что-то такое строили, но потом побросали все в спешке и по неизвестной причине – документов не сохранилось, разве что отрывочные хаотичные записи, в которых фигурировали какие-то мистические «Змеиные тропы», «Избы скороходов» и «Удавка топтуна».
Пожалуй, не найдется такого бродяги, который может похвастаться, что хорошо знает здешние места. И я не исключение. А вот таинственные враги уходили именно сюда…
Мы перешли на шаг. В Каракумах Юрун труднее было держать след – песчаная, усыпанная хвоей почва почти не сохраняла отпечатков ног. По крайней мере, я их в упор не видел. А следопыт хоть и медленно, но двигалась вперед.
– Юрун, – окликнул я напарницу, – ты бывала здесь раньше?
– В Каракумах – пару раз, но в Байкитку не заходила. Так, отиралась по самому краю, – помолчав, ответила она.
Ее голос показался мне смутно знакомым. Молодой, необычайно приятный, с чарующей хрипотцой. Мне вдруг очень захотелось увидеть ее лицо.
– Тебе не надоело носить эту сетку? – Я кивнул на накомарник. – В сосновом бору гнуса нет.
– Погоди! – Она замедлила шаг. – Ты видишь? Кострище. И не одно. Они здесь останавливались на дневку. Причем всего часа два назад.
Неизвестный противник пытался спрятать следы лагеря: присыпал кострища, закопал остатки пищи, но полностью скрыть все улики так и не смог.
Юрун подобрала ветку и поворошила хвою над кострищем прежде, чем я успел ей помешать. У меня внутри невольно все сжалось в ожидании взрыва. Я бы на месте преследуемых обязательно оставил тут смертельно опасный подарок. Как раз на такой случай. Чтоб любопытным нос прищемить.
К счастью, противники не подумали о таком варианте. А может, боеприпасов пожалели.
Вероятно, обуревающие меня чувства отразились на моем лице, потому что Юрун хмыкнула и пояснила:
– За несколько прошедших дней мы с Глебом то и дело натыкались на такие вот дневки и ночевки. И в каждой из них было чисто.