Девятая стрела Хаоса
Шрифт:
Снова резкие хлопки спереди.
С трудом отрываю взгляд от тонконогой кляксы на окне и перевожу его на амёбу... Ан нет, не на амёбу. Передо мной, вольготно развалясь в кресле самого простого, можно даже сказать, офисного вида, сидит мужчина средних лет. Или не средних? Его лицо, только что бывшее молодым, практически юным, вдруг меняется и на меня смотрит лысый старик.
"Это - бред" - формируется и крепнет во мне уверенность, в то время как мужчина опять меняется - теперь на меня смотрит, застынув в неприличной позе с широко раздвинутыми ногами, женщина.
"Бред. Я брежу. Мне это кажется" - убеждаю себя я, в то время, как женщина, превратившись в зеленокожего орка, вновь превращается в мужчину - только сейчас это ветеран множества сражений, лицо которого изборождено длинным - ото лба к подбородку, шрамом.
Руки воина поднимаются и мой слух в очередной раз режут жёсткие хлопки.
– Ну ты как?
– Ветеран подаётся вперёд с интересом разглядывая меня: - В себя пришёл?
Трясу головой и хочу протереть лицо руками, как вдруг, стоит мне попытаться поднять их, нечто жёсткое бьёт меня в подбородок, заставляя вскинуть голову к потолку.
"Это ещё что?!"
Опустив голову - подбородок упирается в нечто тонкое и прочное, обнаруживаю, что мои руки заключены в жесткие широкие браслеты, от который вверх, исчезая их поля зрения в районе шеи, тянется штырь блестящего метала.
"Кандалы?" - Во мне прокатывается волна осознания: - "Я в оковах? За что?!"
– Не удивляйся, - рука заметно постаревшего ветерана описывает пологую дугу: - Это для твоей же безопасности.
– Для моей?
– Не вспомнил, значит, - он вздыхает и молодеет на глазах, превращаясь в совсем зелёного мальчишку - зелёного по возрасту, его кожа начинает синеть: - Мои подручные перестарались. Сейчас исправим.
Лицо наливается синим, с него пропадает нос, превращаясь в две маленькие дырочки, исчезают губы - рот теперь просто щель, и я вскрикиваю, узнав образ напротив:
– Сид-ла?! Ты же...
– Да, он погиб, - качает головой ветеран: - Когда вы...
Я не слушаю его - вскрывшиеся в памяти плотины обрушивают на меня образы последних событий, заставляя покачнуться.
– Тзинч?!
– Узнал? Молодец!
– Расплывшись в самодовольной улыбке, Мастер обмана откидывается на спинку кресла и, словно мальчишка, толкается ногой, заставив его сделать оборот.
– Зачем не убил?!
– Напрягаю силы, пробуя оковы на прочность, но те просто не обращают внимания на мои усилия, заставляя меня зашипеть от боли.
– Вот.
– Печально разводит руками Тзинч: - Что я говорил? А будь ты без них?
– Он печально вздыхает, не меняя лица, лишь придав ему полное сочувствия, выражение: - Ведь бросился бы на меня. На бога!
– Назидательно подняв вверх палец, он замирает в монументальной позе.
– Поглумиться хочешь? Ну так давай, чего ждёшь? Зови своих приспешников! Насладись картиной гибели человека!
– Пытаюсь принять гордую позу, но поверьте мне - сделать это в оковах, да таких жёстких, сложно. Так что я просто выпрямляю спину, чуть подав руки вперёд.
– Ни в коем случае, друг мой, ни в коем, - смена образа и в кресле застывает полный участия седой старец: - Хорошо-хорошо, - видя, как я напрягаюсь при слове "друг", поспешно поправляется он: - Враг мой. Так лучше?
Молча киваю.
– Скажи мне, - между нами, сорвавшись с окна, застывает давешний паук, но сейчас я вижу и понимаю, что это.
– Наш символ, - встав и подойдя ко мне, он чуть толкает одну из восьми стрел, исходящую из общего центра: - Ты привык думать, что это страдания, мучения и всё тому подобное - грешное и проклятое. Так?
Молча киваю. Говорить с Богом Хаоса? С тем самым - Первым Лжецом? Нет уж.
– А что, если я покажу тебе иную картину?
– Звезда Хаоса начинает медленно вращаться: - Отличающуюся от той, что тебя пичкают с детства? Что если Хаос не такой? Ты никогда не задумывался - почему стрел восемь? Молчишь?
– Отец Лжи вздыхает: - Боишься запачкать душу общаясь со мной? А я вот не боюсь. Конечно, ты скажешь, что я - бог и что мне потуги смертного. Так?
Молчу. Нет ничего хуже оказаться втянутым с Тзинчем в спор.
– А ты не думал, что восемь стрел - это свобода? Да, враг мой. Именно так. Хаос - это свобода. Свобода во всём - в мыслях, делах, поступках. Мы гордимся тем, что мы - свободны. В отличии от вас - застывших в замшелых правилах, от вас - стиснутых закостенелыми догмами. Вы бормочите молитвы, зачастую не понимая их значений, вы действуете по шаблонам, боясь сделать шаг в сторону, вы...
Наверное, в моих глазах что-то переменилось - Отец Лжи смолк и несколько долгих секунд вглядывался в моё лицо.
– Я решил так, - отступив, он вернулся в кресло: - Тебе, смертный, будет дарована величайшая милость. Ты будешь отпущен. Опущен... Эээ... Извини, - появившееся детское личико зарделось от удовольствия: - Не сдержался. Но как ты дёрнулся! Нет, не думай - я не такой. Мне и твоё тело, и душа без надобности. Своих хватает, - последние слова промурлыкала, забравшись с ногами в кресло, миловидная девушка.
– Я отправлю тебя вглубь наших миров. Поживи там. Посмотри - как живут те, кто вашему порядку выбрал нашу свободу.
– Смена образа и передо мной возникает высокая трибуна, на вершине которой - судья в красной мантии: - Решение окончательное!
– В его руке возникает небольшая палочка, которой он готовится ударить в гонг: - Обжалованию не подлежит!
– Что с моим экипажем?!
– Успеваю выкрикнуть за миг до того, как палочка срывается с места, и та застывает на пол пути.
– Они будут тебя ждать.
Трибуна исчезает и впереди появляется металлическая стена. Мне видна только её часть - небольшой участок, освещённый неровным синим светом - остальное скрадывает тьма, но мне это не важно. Главное - четыре саркофага с прозрачным верхом, видно хорошо. Слишком хорошо для царящего здесь сумрака - я без труда различаю Тину, Торра, Тал-ка и Виталия, лишенного своего стула. Несколько секунд и саркофаги, лежащие на земле у стены, втягиваются в её тело, пропадая из вида.