Девятая стрела Хаоса
Шрифт:
– Сколько?! Сорок?!
– Как ни стараюсь сохранить спокойствие, но моё удивление прорывается наружу. Ещё бы! Ему самому едва за сорок - не с рождения же он тут?! Не... Явно крыша поехала.
– Сорок. Лет. Точно.
– Его успехи в произношении радуют: - Мы тут, - он кивает на основательно покрытый ржой корпус корабля позади: - Сорок лет назад упали. Разбились. Около сорока.
Перевожу взгляд на корабль. Да чёрт его знает - проржавлен он конкретно, но ведь море же. Соль, волны - может и вправду сорок лет назад авария та была, а может и двадцать - сейчас не определить.
– Пой-дём-те. Ко мне, - подавшись назад он машет рукой в сторону пещеры: - Я угощать. Мы, - его рука указывает то на меня, то хлопает по его груди: - Говорить. Я давно не говорить. Говорить хорошо.
– Пошли, - киваю ему и, прикрыв дверь рубки, следую за поминутно оглядывающимся на меня робинзоном.
Убедившись, что я иду следом, хозяин быстро скрывается в пещере, оставляя меня одного. Останавливаюсь, и пользуясь паузой, ещё раз втягиваю в себя свежий, отдающий неизвестными пряностями воздух.
Хорошо-то как здесь!
Лёгкий шелест прибоя, едва уловимый прохладный ветерок - рай, да и только. Кроны похожих на пальмы деревьев чуть покачиваются, то открывая, то пряча от меня тёмные шары плодов в своих кронах. Какая-то рыбина плещет невдалеке, но когда я оборачиваюсь на звук, то успеваю заметить только расходящиеся по поде круги.
Может и вправду он здесь сорок лет провёл? Свежий, не испорченный химией, воздух. Натуральные, чистые продукты - нашему организму не так уж и много надо, чтобы жить нормально. Вот и робинзон мой - грохнулся сюда лет сорок назад, предположим - в двадцатилетнем возрасте. Сейчас ему под шестьдесят должно быть, а он вон какой - огурчик, хоть и седой.
Огурчик, словно услыхав мои мысли, выскакивает из пещеры, призывно размахивая руками.
– Иду!
– Машу ему в ответ, но когда подхожу к нему, то останавливаюсь - чуть в стороне от входа видны четыре аккуратных холмика с шлемами от скафандров посредине.
– Экипаж?
– Показываю глазами на могилы.
– Они, - вздыхает хозяин: - Эрен, - его рука указывает на ближайший: - Капитаном был. Сильный мужч-ина. При посадке ударился. Сильно.
Он говорит уже почти совсем нормально, лишь изредка спотыкаясь на отдельных словах.
– Тут Лексал, наш штурман, - продолжает он и я чуть прикусываю губу - жаль. Штурман бы мне ой как пригодился.
– Потом Михаил и Шарв - они механиками были, - заканчивает он представление погибших, но выдержать приличествующую моменту паузу мне не удаётся - едва смолкнув, робинзон тянет меня за рукав: - Пошли. Говорить будем, - его лицо расплывается в довольной улыбке: - Говорить хорошо. Я так хочу говорить.
Следую за ним. Ну да, он к этим могилам уже привык, пройдя сквозь горечь потерь и отчаяние оказавшегося в одиночестве человека. И ведь не только прошёл, выдержал, оставшись человеком, а подобное достойно уважения. Вот я, окажись на его месте - пытаюсь примерить на себя судьбу робинзона, смог бы я остаться таким? Следящим за собой, латающим одежду и не потерявшим надежду, что когда ни будь сюда прибудет корабль, готовый вернуть меня к людям? Выдержал бы я сорокалетнюю пытку одиночеством? Не знаю.
Из пещеры тянет дымком и вместе с ним до меня доносится аромат жаренной рыбы. Желудок, которому не перепадало и крошки уже почти двое суток, врывается нетерпеливым ворчанием и я, не имея сил сопротивляться, шагаю внутрь пещеры.
Запись 100
Остров. Рассказ доктора биологии Снуга.
Пройдя сквозь грубо вытесанный силами природы вход, я оказался внутри пещеры, к созданию которой была явно приложена человеческая рука. Да, та самая, что может крепко держать лазерный резак, придавший ровный вид стенам и полу. Потолка резак касался меньше и он, кое где сумел сохранить свой природный вид, что придавало всей пещере какой-то незаконченный облик.
Да - незаконченный, но обжитой.
Так, у дальней от входа стены, было оборудовано подобие рабочего места - там, на тронутых ржавчиной столах, громоздились какие-то приборы. Может статься даже исправные, но сейчас их экраны были пусты, а световые индикаторы, рядами покрывавшие глухие шкафы рядом с ними - мертвы. Левый угол был занят неким устройством, накрытым расползавшимся чехлом. Уверен - его предназначение осталось бы для меня тайной даже и без чехла, сквозь дыры которого проглядывал купол чего-то стеклянного. В другом углу громоздились полки, прогнувшиеся под тяжестью книг, несомненно тоже, научного толка.
Ещё здесь была типовая походная койка, аккуратно заправленная потёртым одеялом армейского вида, диванчик, протёртый донельзя и, у противоположной стены - кухонный стол, соседствовавший с чем-то навроде печки, подле которой сейчас суетился хозяин этого обиталища.
– Садитесь. Я прошу, садитесь, - робинзон, оторвавшись от своего занятия, несколько раз махнул рукой, указывая на потрёпанную мебель, точно перенесённую сюда с борта корабля.
Молча кивнув, усаживаюсь на диванчик, ветхую ткань которого украшают крупные заплатки - точь-в-точь как на комбезе хозяина.
– Вот.
– Пододвинув ко мне ногой металлический короб, бывший когда-то кожухом некого прибора, или модуля, он ставит на поверхность грубо вырезанную из толстого пластика тарелку, посреди которой парит приличных размеров кусок рыбы. Ещё немного и рядом с тарелкой появляется сильно щербатый нож и двузубая вилка. Последняя явно была частью какого-то агрегата в прошлой жизни, но мне не до подобных мелочей - мой желудок, едва до него донеслись ароматы еды, или вернее - Еды, с большой буквы, уже просто кричит, вызывая на лице хозяина виноватую улыбку.
– Вы.
– Он делает паузы в самых неподходящих местах: - Кушайте. Я только, - пауза: - Утром поймал.
Цепляю кусочек рыбы на вилку и переправляю в рот.
Ммм... Наслаждение... Особенно для того, кто последние пару дней и маковой росинки во рту не имел. Мне кажется, что я не жую, прямо так пропихивая во взбунтовавшийся желудок горячие куски, рассыпающегося на ломтики мяса.
– Вот.
– На импровизированном столе появляется самого обычного вида стакан, полный прозрачной жидкости: - Вода, - Немедленно принимается пояснять робинзон: - Родниковая. Здесь. Есть исто.. Источ-ник, - преодолевает он сопротивление сложного слова и расплывается в улыбке, довольный своей победой.