Девятимечье. Тетралогия
Шрифт:
"Готов, радость моя?" – ехидно поинтересовался Меч.
"Уж как-нибудь, драгоценная железяка…" – проворчал в ответ Хранитель.
"Тогда вперед!"
Йаарх вздохнул и обернулся к встревоженным хралам, стараясь выглядеть безмятежным, чтобы не обеспокоить их еще сильнее.
– Не ждите меня.
– А может нам все же пойти с тобой? – спросил Кват.
– Вы там сразу погибнете, – в который раз устало объяснил Йаарх. – Меня защита не тронет, так как я носитель Серого Меча, а всех остальных уничтожит. Для начала мне надо подчинить ее себе полностью, после этого смогу давать пропуск в Цитадель.
– Наша жизнь неважна! – упрямо набычился храл. – Прежде всего – твоя безопасность, старший брат!
– О, Господи… – обреченно простонал Хранитель. – Я иду один! Ждите во дворце. Это приказ!
Близнецы поклонились и вышли из портального зала, не скрывая, впрочем, своего недовольства. Находящиеся на страже воительницы переглянулись с ироничными ухмылками на губах, многие проводили хралов восхищенными взглядами – редко доводилось видеть таких гигантов. Йаарх облегченно вздохнул, не обращая на гвардейцев внимания – почему-то не воспринимал харнгираток, как женщин. Кроме Аррин, естественно. Смотрел, как на нечто бесполое, хотя попадались и очень красивые. Только вот поведение их вызывало у землянина резкое отвращение – ничего женского, грубость и жестокость, возведенные в куб. Ну где это видано, чтобы женщины, завидев симпатичного мужчину, с ходу бросались его насиловать? Только в Харнгирате такое возможно! Понятно, мужчины в этой стране редкость, даже посетить рабский дом – очень дорогое удовольствие, но зачем же так? Слишком это. Даже кармиярские кочевники уже на следующий день после прибытия Диких Рысей старались держаться от их лагерей как можно дальше – воительницы многих парней за ночь загоняли до смерти.
"Достань меня, – в голосе Совмещающего Разности слышалось напряжение. – Так будет лучше: если защитные контуры ощутят мое присутствие, то не станут с ходу атаковать. Там, кстати, сейчас ночь".
"Ясно…" – проворчал Йаарх, послушно достал Меч из своего тела и активировал портал направленным мысленным посылом.
Ощутив готовность древнего артефакта к переносу, он поежился и передал код конечной станции. Портал засветился мертвенным голубоватым светом. Йаарх вздохнул и шагнул вперед.
Обхватив свое жалкое, кривое копьецо, Иха обреченно съежилась у распахнутых дверей в страшный Черный зал, куда даже самые отчаянные мальчишки не рисковали забираться – жить хотелось и им. Юную урру колотило, она никак не могла понять за что ее послали на ночь сюда, на верную смерть. Чем она провинилась? Что не так сделала? Всего-то и сказала, что не верит во всяких там Великих Темных, что это сказки для малых детей. А что? Неправда разве? Где он тогда шляется, этот самый Темный? Нет его и не было никогда! Ведь урры вымирают! Во всем племени едва тридцать тысяч осталось. И это вместе с женщинами и детьми, а воинов и охотников куда меньше.
Иха кашлянула и тут же боязливо оглянулась – говорят, тут шарши[13] бродят, порой находили высохшие тела воинов, поставленных на стражу у входа в Цитадель. И даже шаман не мог сказать, кто их убил. Что-то невнятно бормотал в ответ на вопросы вождя, Рхыга Братоубийцы. Зачем вообще здесь стража нужна? Обычай, видишь ли! А урры из-за этого обычая идиотского гибнут, как погиб двадцать дней назад ее отец. Матери девушка почти не помнила, ей исполнилось всего пять лет, когда ту акула сожрала – за ракушками в ближней бухте ныряла, чтобы детей накормить, трое их было у последней из рода Лихой Волк. Поди найди всем еды – муж-то, хоть и воин, совсем мало давал, у него жен почти два кулака, на всех не напасешься. Конечно, Дрох Рыжий Пес не оставил своих детей помирать с голоду после смерти матери, но жилось им невесело – мачехи каждым куском хлеба попрекали. Благо хоть лес был недалеко – ягоды, орехи и грибы летом, зайцы и мыши зимой. Девочка уже к восьми годам выучилась плести силки и ловить в них мелкую живность. Еще бортничала понемногу, диких пчел в округе водилось множество, а на мед любую еду охотно меняют.
После смерти отца две меньшие сестры остались на шее Ихи, а наследства ей и вовсе не досталось, все жены бывшие расхватали, да по стойбищам своим растащили. Что хочешь, то и делай, а девчонки каждый день есть просят. Выживала кое-как, все, что добывала, им отдавала, а сама часто и несколько дней ничего не ела, разве кто изредка жалел, да объедки отдавал. Вот тогда-то она и задумалась на какого светлого духа сдались племени эти дурацкие, никому не нужные обычаи. Из-за них же мрут без толку! Взрослые воины и охотники, мужчины, а их так мало! Девушка начала задавать неудобные вопросы, на которые никто не желал отвечать. Шаман даже несколько раз обвинял неугомонную Лихую Волчицу в святотатстве, хорошо хоть не стал сзывать круга старейшин. Она на некоторое время замолкала, а затем снова начинала донимать старика. Сегодня терпение шамана лопнуло.
При воспоминании о недобрых словах, сказанных старейшинами в ее адрес, Иха едва не расплакалась – с трудом сдержалась, напомнив себе, что урры не плачут. Какой позор был! Поставили в центре круга и начали обвинять во всех смертных грехах, от святотатства до воровства. Ну неправда же! Бурх Лысый Хвост вообще договорился до того, что обнаглевшая девка, наверное, диким хартам[14] отдается, раз смеет против обычаев идти. Иха только глазами растерянно хлопала, слушая все это. Защищаться она уже не рисковала – за любую попытку открыть рот получала зуботычину. Круг долго судил и рядил, и в конце концов приговорил осмелившуюся заявить о своем неверии во Владыку Лихую Волчицу к ночной страже у дверей Черного зала, где находилась пугающая урров до икоты светящаяся арка. Оттуда мало кто возвращался живым. Даже оружия не дали, сволочи, пришлось Ихе острым камнем кое-как обтесывать выломанную в роще палку, да обжигать ее острие на костре. Толку-то с того, в Черном зале воины в древней броне и с мечами гибли!
Девушка горестно всхлипнула – это ведь еще не все… Сказали, что коли каким чудом выживет, то шаман ей язык прилюдно отрежет за святотатство, а потом… Потом в постельные девки для молодых воинов отдадут, немой такое в самый раз. А девок этих все племя презирает! Ой, тьма-матушка… Да за что же?! Она ведь всего лишь хотела понять! Ну не верит она в этого Великого Темного, так что? Сразу вот так надо?… Иха в конце концов не выдержала и безнадежно заплакала, уткнувшись лицом в колени. А с сестрами что будет? Да что будет, то и будет – не малые уже, каждой поболе десяти годов, выживут, нечего на ее шее сидеть. Сами давно умеют силки плести и грибы с орехами собирать. Были бы мальчишками, так племя бы прокормило, а девки никому не нужны, их столько развелось, что в голодные годы лишних в жертву Великому Темному приносят. Иха сама избежала такой судьбы буквально чудом.
Жилось на Пустошах Марранхи нелегко, немночисленные урры с трудом могли прокормиться здесь – остров хоть и был очень велик, но большую его часть занимали пустынные холмистые равнины, где ничего съедобного не росло. Только на южном и западном побережьях были леса и немного плодородной земли, где выращивали хлеб и клубни ранса[15]. На западе стояла и древняя Серая Цитадель, куда урры заходить не решались, держа, однако, стражу возле распахнутых ворот в решетчатой железной ограде – так повелось с дедов-прадедов. И железо ограды никогда не ржавело, сияя под лучами солнц так, что глазам больно становилось! Кузнецы издавна жадно поглядывали на сверкающее великолепие, но не решались отпилить хоть кусок – святое место! Дом ушедшего в неведомое Владыки! Да и колдовство, которым была переполнена Цитадель, не вдохновляло урров, с ним лучше не сталкиваться, костей не соберешь. Однако Черный зал, находящийся сразу за воротами, изредка посещали шаманы и молились Владыке у светящейся голубым светом гиганской арки. Обычно перед жертвоприношением. Больше никто их примеру следовать не рисковал, святотатца сжигало на месте молнией с потолка. Очень редко у входа в зал оставляли на ночь провинившихся – это был завуалированный смертный приговор. Обычно к утру несчастный просто исчезал неведомо куда, но кое-кто все же оставался в живых. Выжившие ничего не видели и не слышали – считалось, что их простил Великий Темный.
Вспомнив это, Иха зло оскалила клыки – так почему же тогда ее, даже если выживет, хотят лишить языка и отдать в постельные девки?! Это же несправедливо! Неужто неверие – такой страшный грех? Шаман, правда, говорил, что страшнее ничего нет… Но почему?! Кому какое дело до того, во что она верит?! Внезапно девушка поняла. Не было бы никому и никакого дела, если бы она молчала и не верила про себя, но она осмелилась говорить об этом вслух, подавая пример другим. Иха горько рассмеялась.
Внезапно вокруг что-то изменилось, из распахнутой незнамо в какие времена тяжелой двери полились волны голубого света, зазвучала дикая, непривычная музыка. Что это?! Это ее смерть пришла?… Девушка с трудом встала, на подгибающихся от страха ногах доковыляла до входа и осторожно заглянула внутрь. Арка, обычно светящаяся едва заметно, полыхала так, что пришлось зажмуриться и протереть кулаками глаза. А затем свет немного пригас, и из него вышел невысокий, но крепкий урр в черном доспехе, Иха видела похожие у старших воинов. В его руке горел серым огнем тот самый меч, огромное изображение которого было на противоположной стене. Девушка сразу узнала его, да и ощутила расходящиеся в стороны волны ужаса и гнущей к земле невидимой силы. Это что же получается?… Сам Великий Темный пришел наказать ее за неверие?! Ой, тьма-матушка!