Девятнадцать сорок восемь Том II
Шрифт:
Он обернулся, посмотрел на меня странно сверкнув глазами и с легкой усмешкой проговорил:
— Пока посидите здесь. Скоро вас переведут в другую палату под наблюдение.
— О, Валентиныч! — заглянул в ординаторскую невысокий и худощавый мужчина лет сорока на вид. — А я бегаю тебя ищу!
— М-м-м-м? — оторвался от чашки чая пухленький старичок. — А чего меня искать? Опять какой-нибудь идиот в задницу лампочку засунул? Так, это не ко мне. К Палычу иди. У него рука уже набита.
—
— Федя, ты патологоанатом! У тебя юмор черный, а потому экземплярчики твои, может и забавные, но слишком холодные.
— Ну, этот еще теплый был, когда привезли, — усмехнулся коллега и уселся рядом за стол. — То ли сам пробовал, то ли надоумил кто-то, но был у него выброс. И как ты понимаешь…
— Сила огня, судя потом, что теплым привезли, — хмыкнул Иван Валентиныч.
— Да, но знаешь, что? Я его смотрю — теплый. Снаружи — никаких следов, только белки глаз белые и зрачка нет, словно сварили их. А как брюшную стенку вспорол — арома-а-а-а-ат! Знаешь, как от колбасы ливерной. Я значит, стенку отбрасываю, а там — не поверишь, все кишки, печенка с селезенкой — словно вареные, в бульоне плавают…
Валентиныч, что уже поднес бутерброд ко рту, остановил руку и хмуро посмотрел на коллегу, что уже стянул печеньку из вазочки и осматривался на предмет чашки для чая.
— Федя, ты нормальный, нет?! Я вообще-то ем!
— Ой, Валентиныч, давай не придуривайся! Ты до неврологии два года отработал гинекологом! Это вообще-то твоя специальность первичная. Ты два года женщинам смотрел в промежность и засовывал в них пальцы. При этом ни на одной не женился! И после этого ты меня будешь упрекать?
— Они были живыми, — буркнул старичок, откусив бутерброд с колбасой и запив чаем.
— Ну, да. Принципиальная разница. Мои холодные, а твои теплые. А я тебе как раз и говорю, про теплого, но твоего! Знаешь, как парило изнутри? Словно скороварку открыл…
Иван Валентинович, недовольно бросил бутерброд на блюдце и посмотрел на коллегу.
— Оставлять надкушенный бутерброд — кощунство! — заявил он недовольно покосившись на остатки еды.
— Угу, даже когда он лежит на трупе, — буркнул Иван Валентинович. — Доедай.
Патологоанатом, с довольной миной взял бутерброд, и принялся его есть, смачно чавкая.
— А у тебя как? Вчера машину департамента магических дел видел.
— Угу, привезли тут одного, — кивнул Валентиныч, с прищуром наблюдая за Федей, начав подозревать, что весь рассказ об одаренном был как раз для того, чтобы отжать у него еду. — Слушай, тебе лень было с собой еды заказать?
— М-м-м-м? Нефть, профто фабофал нофью…
— Шабашки от ритуальщиков?
— Они самые, — кивнул мужчина, дожевав бутерброд. — Посмертную улыбку просили очень. Платили хорошо. А я что? Я никогда не против… ик… денег.
Тут коллега с жалостью посмотрел на кружку в руках у Валентиныча. Тот закатил глаза, и протянул ему чай.
— Ты такими темпами мне с тебя придется деньги за еду брать, — проворчал доктор. — У тебя вообще совесть есть?
— Совесть? У патологоанатома? — хмыкнул Федя. — Зачем чушь спрашиваешь?
— Тогда с тебя двести рублей. За бутерброд и чай.
Тут коллега выпучил глаза, открыл рот, закрыл и снова открыл.
— И у кого тут совести нет?! Валентиныч, побойся бога!
— Тогда палка колбасы. Сырокопченой. И чтобы не дрянной какой, а нормальной!
— Будет тебе колбаса, — нехотя проворчал патологоанатом. — А чего там с одаренным? не мой клиент?
— Нет. Просто выдал прирост после первого возвышения в пять сотен процентов, — махнул рукой Иван Валентинович. — Сунули ко мне под наблюдение. У департамента томограф накрылся, а парень в сопор ушел. Они ко мне и притащили. Я тоже сначала думал, может сосуд в мозгах лопнул, а нет. Нормальный вышел. Никаких проблем. Даже неврологии никакой.
— Ну-у-у-у-у… Пятьсот процентов? — с прищуром спросил Федор.
— Да. До возвышения два УМЕ, после — десять. Только вот прироста у него больше не идет. Показатель, словно вкопанный.
— Хм, а что в анамнезе?
— Восемнадцать лет. Не болен, не обследовался, не оперировался, даже у стоматолога карточки нет.
— Угу, не светился, не привлекался, — кивнул коллега.
— Из значимого — постоянные тренировки с даром больше пяти лет подряд и зелье для развития дара для детей. Все.
— А помнишь ту шумиху, из-за доклада Фархатова? Ну, с его работой по поводу развития дара и тренировок? Он там вроде как параллель выводил.
— Помню, только на практике его теории не работали. Вообще. Никак. Если бы хоть кто-то смог повторить, то да. Можно было бы рассматривать как вариант. Но тут… Парень без систематики, просто занимался тренировками на голой силе. Типа телекинеза. Все. А настойка смысл имеет только до шести лет, так что ее в расчет можно вообще не брать.
— Что, думаешь «чудо»? — усмехнулся Федор.
— Не чудо, а стечение обстоятельств, — вздохнул Иван Валентинович. — А так — да. Занятный экземпляр. Думаю, позвать из департамента людей. Может чего нового появилось…
— Позови, за спрос денег не берут, а так под шумок, может и ко мне заглянут.
— А к тебе зачем?
— Я им пол года заявки по поводу некротических эманаций пишу. У меня датчик уже дважды мелькал, а они ноль реакции, — проворчал патологоанатом, а затем с тяжелым вздохом покосился на пустое блюдце. — Слушай, а у тебя случаем…
Иван Валентинович закатил глаза, подошел к холодильнику и достал оттуда пакет.
— Федя, ты ведь обеспеченный человек. Женился бы, — проворчал он доставая оттуда початую палку колбасы и контейнеры с тушеной картошкой. — Ты или от язвы загнешься с таким образом жизни, или сопьешься.