Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
Мир вам, братия мои во Христе.
— Аминь, — в тон ему промолвил полный человек во фраке, в высоком стоячем воротничке, на который
нависал жирный, тронной подбородок. — Аминь. Господа офицеры, — мужайтесь. От имени биржевого
комитета я в свою очередь заверяю вас, что все силы истиннорусских промышленников и финансистов перешли
давно уже на вашу сторону. Меньше слов — больше дела. Задача — как можно скорее раздавить революцию. Не
стесняйтесь в средствах. Для достижения цели все средства хороши. Цель оправдывает их. Мы, биржевой
комитет, со своей стороны, следуя по стопам наших пастырей, вносим в фонд спасения родины пять миллионов
рублей плюс миллион рублей, который мы отпустила вам в прошлый раз, как первый взнос.
— Браво, браво, господин Бахрушин, — сказал полковник. — При такой поддержке всей нации мы,
безусловно, победим.
— Благословляю тебя, сын мой, и от всего сердца целую тебя.
Священник и финансист звонко расцеловались.
— Видите, господа офицеры, — сказал полковник. — Все живые силы русского народа на нашей
стороне. Победа обеспечена в недалеком будущем. Не будем же терять драгоценного времени. На улицах еще
льется кровь, в данном случае бесполезно…
— Ваш план, полковник?
— Заключить мир на бумаге. Едем на юг, на Дон, Кубань, Терек, Днепр. Здесь на месте оставим хорошо
сколоченный кулак. Будем готовить боевые силы и подготовлять народ к Учредительному собранию.
— А нельзя ля без учредилки?
— Зачем? Нужно испробовать все средства. Разумеется, готовясь к Учредительному собранию, мы вовсе
не должны оставлять вооруженной борьбы. Она идет и скоро развернется повсеместно. Но учредилку мы
используем. По имеющимся у нас сведениям, большинство депутатов выбрано от наших сторонников.
— Тогда дело другое.
— Конечно. Иначе, с какой бы стати мы ратовали за учредилку! Итак, решено: мы сдаемся. Так сказать,
уступаем в пространстве, чтобы выиграть во времена. Господа офицеры, через десять минут — по своим
местам. Кстати, в соседней комнате есть пища телесная. Желающих милости прошу наскоро выпить и закусить.
— Куда путь держите, полковник?
— Из Москвы?
— Да.
— На Дон, к Каледину.
— Отлично, и я с вами, — заявил Бахрушин.
*
В больнице, на скорую руку приспособленной под госпиталь, Щеткин быстро пришел в себя. Тут же он
хотел подняться с койки и отправиться в ревком, но санитарки не пустили:
— Нельзя. Отдыхай. Сил наберись.
Щеткин поспорил с ними, но подчинился. В первый раз за боевую неделю он сытно поел, его начало
клонить ко сну.
“Ладно уж”, — сказал он сам себе. — Пересплю часок, отдохну да снова за винтовку”.
Спал Щеткин долго и вряд ли проснулся бы сам, если б его не разбудили. Он открыл глаза. Над ним
склонилась санитарка.
— Проснись, товарищ, — говорила она.
— А что?
— Тебя спрашивают.
Щеткин вскочил на ноги, потрогал повязку на ране. Особенной боли не чувствовалось.
— То без памяти, а то… ишь, какой шустрый, — изумлялась сиделка.
— Это потому, тетка, что я без памяти… спать хотел. Без малого четыре ночи не спал, — вот и: свалился.
— А рана?
— Какая рана? Вот эта, что ли? — шлепнул Щеткин себя по лбу ладонью. — Это не рана, тетя, а
царапинка.
— Ишь ты, герой какой. Хоть бы побрился, а то в щетине весь.
— На то и Щеткин, чтобы в щетине быть. Ха-ха! А кто спрашивает?
— Приходили из ревкома, спрашивали. А нынче какая-то барышня ждет.
— Так зови.
— Сюда нельзя. Сам ступай, добро — ходишь.
— Ну, что ж! Давай разматывай мне это. Что я, турецкий паша? Ишь, накрутили на лоб. Да умыться бы.
— Ну и пострел! Как к барышне, так прихорашивается.
Щеткин покраснел.
— Ну, ну, давай тетка. Некогда мне с тобой лясы точить.
У входа в больницу, в небольшом коридорчике, Щеткин увидел Варю Кисленко. Девушка сидела на
скамье у стены и как будто дремала.
— Здравствуй, Варя. Чего ко мне? — спросил Щеткин, подсаживаясь к ней.
— Здравствуй, товарищ Щеткин. Пришла навестить.
— Вот и спасибо. А что, из отряда ушла, что ли?
— Почему думаешь?
— Да без оружия.
— Распустили отряд наш. Победили мы юнкеров.
— Что говоришь! — вскричал Щеткин. — Ах, чорт, — без меня! Надо побежать в ревком.
— Пойдем вместе.
По дороге Щеткин, любуясь стройной фигурой и открытым. приятным липом Вари, расспрашивал ее о
многом. Девушка доверчиво рассказывала. Из ее слов Щеткин узнал, что Варе двадцать один год, что она живет
с матерью — обе ткачихи. Что был у нее жених, да забрали его на войну, где и погиб он.
Но самое основное было то, о чем девушка не сказала ему ни слова, но что почувствовал он всем своим
сердцем. Он нравился ей, — вот что закружило голову Щеткина радостью.
— Варюша, — сказал он, когда они подошли к ревкому. — А как мое обличие… Гм… Ничего?..
— Хорошее обличие, — просто ответила девушка, прямо взглянув в глаза ему.
— И ты мне нравишься… Варя.
— Вы просто так, шутите, — заявила девушка и неожиданно добавила: — А я к вам ведь по делу
пришла.
— По какому делу?
— У вас квартиры нет. Один. Идите к нам жить. Хоть комната одна, да чулан еще есть. Плохо, да лучше,