Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
Армия в своем громадном большинстве была крестьянской. И правдивый бытописатель не мог пройти
мимо освещения роли крестьянства в революции, если он поставил себе целью дать большое полотно,
отображающее эпоху. У Алексеева солдат Хомутов делегирован солдатским комитетом для связи с деревней. Он
приезжает сюда и видит картину полного разрушения: хозяйство его расстроено; жена умирает в больнице от
сифилиса. Хомутов переживает личную драму; он ищет спасения в борьбе общественной. Под его руководством
бедняк организует совет, изгоняет кулаков, захватывает помещичью землю. Но лишенная настоящего
политического руководства беднота и сам Хомутов попадают под влияние фантазера интеллигента и
о б ъ я в л я ю т с в о ю в о л о с т н у ю р е с п уб л и к у. Однако классовый инстинкт этой юмористической
республики оказывается верен. “Земля крестьянам, заводы рабочим” — вот программа деревенской бедноты. И
отложившись от государства Российского господ Керенских, Милюковых и Гучковых, президент волостной
республики Хомутов наносит свой удар господству буржуазии. Таких примеров история 1917 года в
действительности знает немало. Точно с натуры списаны эти страницы романа. Хомутовы — вожди
крестьянской бедноты в деревне. Они слабы, пока действуют отдельно от пролетариата. Но когда приходит к
ним подлинное пролетарское руководство, они идут под его знаменами и становятся верными и надежными
проводниками союза рабочего класса и крестьянства.
Это руководство мы видим в романе в лице партийного комитета крупного рабочего города в Закавказьи
и в лице отдельных большевиков. Старый подпольщик Драгин, прошедший долгую школу тюрьмы и каторги,
энтузиаст революции Абрам, спокойный и бесстрашный Васяткин, рабочий Обуховского завода, Тегран,
девушка-большевичка — все они взяты из самой гущи партии такими, какими были тысячи им подобных. Где
бы они ни были — на фронте, в советах, где они борются с меньшевиками и дашнаками, у власти, в подпольи, в
безводной пустынной степи, — всюду интересы партии и рабочего класса для них прежде и выше всего. Не
часто удаются нашим писателям фигуры коммунистов. Большей частью это голые схемы, почти автоматы.
Происходит это обыкновенно от незнакомства с психологией членов партии, оттого, что пишущий наблюдал их
со стороны и судил о них через призму своего внутреннего представления о коммунистах, большей частью
весьма далекого от истины. Алексеев — сам коммунист, сам прошел школу подпольной борьбы, этот тип для
него родной, он изображает в нем и самого себя, и потому все фигуры коммунистов ему хорошо удались. Его
коммунисты — живые люди, с человеческими слабостями и недостатками. Только они умеют их побороть и
подчинить свое личное общему благу. Подлинным трагизмом веет на нас, когда Драгина удерживают от
непреодолимого желания пойти взглянуть на убитых дашнаками жену и дочь. Обманув товарищей наружным
спокойствием, он идет к дорогим трупам и попадает в ловушку. Раненый Драгин едва спасается, чтобы вновь
затем броситься в борьбу.
Все эти люди — Драгин, Абрам, Тегран, Гончаренко, Нефедов, Хомутов и другие — действуют вместе с
массами, которые, пожалуй, и являются главным действующим лицом в романе. Мы можем проследить
эволюцию их, рост революционного самосознания от первых робких шагов солдатского протеста через
“суверенную” волостную республику до высшей точки — захвата власти и защиты ее от врага трудящихся.
Октябрьская революция дана в московском восстании. Здесь историческая точность соблюдена
Алексеевым в полной мере, слегка только изменены имена руководителей. Для романиста такая пунктуальность
далеко не обязательна, она связывает ему руки и мешает облечь исторический костяк мясом, кровью и нервами.
В этом отношении классическим и непревзойденным примером может служить “Война и мир” Толстого. Для
непосредственного участника событий, конечно, трудно полностью пойти толстовским путем в изображении
эпохи и исторических людей, но некоторого схематизма и сухости в описании одного из наиболее ярких
моментов захвата власти в Октябре 1917 года все же можно было бы избежать. Тем не менее описание
октябрьского восстания в Москве читается легко и с интересом, а для молодежи и тех, кто не был
непосредственным участником его на московских улицах и баррикадах, оно полезно и нужно.
Контрреволюция дана в романе главным образом в лице офицеров и их дам. Здесь автор не избежал
шаблона в изображении как мужских, так и женских типов. Построенные, так сказать, по принципу злодейства,
типы эти достаточно ходульны и нежизненны. Страницы повествования, посвященные описанию внутренних
переживаний контрреволюционных деятелей, нужно отнести к самым слабым местам в романе, а любовные
похождения здесь совершенно излишни. Без них роман только бы выиграл. Видимо, автор не знает быта этих
людей и пользуется в изображении их привычными схемами, безусловно понижая этим ценность своего
произведения.
Как писатель М. Алексеев явно тяготеет к созданию монументального романа. Это — автор больших
полотен, и несмотря на указанные нами недостатки, они ему, несомненно, удаются. “Девятьсот семнадцатый” в