Диалог в ходе эксперимента

Шендерович Анатолий

— И на том спасибо. Хвостик тоже не забудь.

— Не забуду… А ты не забудь рассказать мне, откуда уголь.

— Из-под земли. На Земле — промышленная революция. Нужны источники энергии. Пока главный — уголь. Чёрного такого цвета.

— Это я вижу.

— Но ты не знаешь, как его добывают. Это-ад.

— У тебя всюду ад,

— Миль пардон, господин Утопист, это не у меня. Но действительно — всюду. Под лозунгом «Свобода, равенство, братство»… Это лозунг Французской революции…

— Вот! Наконец — то люди

нашли идею для установления справедливого порядка…

— Идея пришла вовремя: век Просвещения, век философов-энциклопедистов. Могущество разума проявилось во всём…

— Опять что-нибудь не так?

— Видишь ли… Королям рубили головы и раньше. Палач брал в руки секиру и…

— Не понимаю, ты о чём?

— Я о том, чем закончился век Просвещения. Гильотиной. Это такой серповидный нож, который под действием силы тяжести падает сверху и отсекает голову. Законы Ньютона пригодились и здесь.

— Наука не виновата. Это ты зря.

— Удобная точка зрения. Век Просвещения подготовил великую социальную революцию, во время которой королевские головы отсекались при помощи замечательного изобретения человеческого гения. Правда, после королевских в корзины гильотины полетели головы их ниспровергателей…

— А их кто казнил?

— Друг друга, по очереди. Дело в том,

что у всех были разные точки зрения на будущее устройство страны.

— Это называется плюрализм…

— Ты не путаешь? Это больше напоминает каннибализм…

— Ты не прав… Просто забываешь о логике развития развития. Какие-нибудь выводы они сделали?

— А как же? Появилась даже максима: революции готовят гении, делают романтики, а пользуются плодами — негодяи.

— Всё-таки век Просвещения прошёл не зря.

— Не зря! Сапиенсы поумнели и стали копить денежки. Пришёл век буржуазии — с колониальными войнами и новыми революциями.

— Ну хорошо, хорошо. Но ведь наука вряд ли стояла на месте?

— Не стояла. Всё время они чего-нибудь изобретали и открывали. Самые поворотливые промышленники хватали изобретения, как горячие пирожки, — и в деньги, в деньги.

— Какие они у тебя все меркантильные…

— У меня?! Это твой эксперимент, или я что-нибудь путаю? Правда, тут один августинский монах, Грегор Мендель…

— О монахах — потом. Меня сейчас интересует не религия, а наука. Чистая наука!

— Чище не бывает. Этот монах производил эксперименты по изучению механизма наследственности… Что ты вскочил?

— Вот! Я этого ждал! Познание природы и тайны возникновения жизни! Ещё немного…

— Да, прямо завтра же! Потерпи, до того, как люди доберутся до тайны возникновения жизни, ещё очень далеко. Пока есть только блюдечко с горохом, на примере которого Мендель сформулировал законы изменчивости и наследования признаков…

— Замечательно!

— Радоваться рано. Только немногие поняли, что стоит за его открытиями.

— Понимаю. Но уверен — его ждёт мировая слава.

— Может быть. Но прежде, чем она приходит, каждого Менделя ждёт свой Савонарола.

— Оставь! Средневековье человечество, слава богу, проскочило…

— Ты думаешь?

— Но ты сам рассказал, какие там произошли перемены.

— Перемены в технологии. Но сапиенсы ничуть не изменились. Они изобрели паровоз, радио и электрическую лампочку. Носят не шкуры, а фраки и роскошные платья. Но они остались теми же приматами. Любовь и голод по-прежнему правят миром. Плюс невежество.

— Ну, это всё-таки не инстинкт.

— Но почище инстинкта. Это «разум» тех, кто завидует разуму и ненавидит его… Могу добавить жадность, упрямство, амбиции, властолюбие…

— Да-а… Каких-то монстров мы с тобой вырастили.

— Предлагаешь мне разделить ответственность?

— Да нет… Я думаю, неужели на Земле не найдётся человека, который бы отыскал выход из этой ситуации?..

— Предложений много. И все — утопии. Самое кардинальное сделал Карл Маркс. Такой же утопист, как и ты. Только что не лысый, а с огромной шевелюрой.

— Оставим волосы в покое.

— Да дело не в них, а в том, что не успел он придумать, как устроить на Земле царство справедливости, как все его последователи передрались. Тогда он написал о них всё, что думает, и сказал, что умывает руки.

— Это ещё Понтий Пилат сказал.

— У Пилата была бездна последователей. Но если быть точным, Маркс выразился по-другому: «Dixi et salvavi animam mеаm» — «Я сказал и спас свою душу».

— Это не одно и то же. А что же дальше?

— Дальше были революции и войны — одна страшней другой. Они унесли десятки миллионов жизней…

— Кошмар какой-то…

— Ты говорил, что вмешиваться не будешь…

— Не буду. Ещё не всё потеряно. Теперь, после всех этих революций и войн, установится мир и сапиенсы…

— … наконец-то изобретут такие вещи и откроют такие тайны природы, после которых без особых усилий смогут уничтожить собственную цивилизацию.

— Бог с тобой, что за чушь ты несёшь?!

— Я даже придумал формулу: саморазвитие приводит к самоуничтожению.

— Бред какой-то…

— Нет, это просто наблюдение над поведением людей. Они всё могут, кроме одного: договориться между собой.

— Ну почему? Они всё-таки принадлежат к виду Homo sapiens.

— К виду Homo sapiens принадлежит каждый отдельный представитель вида. Но все вместе, как популяция, они образуют совсем другой вид: Homo imprudens — Человек недальновидный.

— Сам придумал?

— Увы. Как говорится, результат ума холодных наблюдений и сердца горестных замет…

— И всё-таки они должны найти выход!

— Я им передам. Так и скажу: сапиенсы, кончайте спорить между собой, вам предписано сесть за стол переговоров…