Диана де Пуатье

Эрланже Филипп

Именно в этот памятный день — 26 июля 1547 года — Генрих стал первым королем Франции, увенчанным закрытой короной, до сих пор хранимой для германского Цезаря, так как Капетинг считал себя отныне «императором в своих землях».

Насытившись роскошью и великолепием, Генрих отправился отдохнуть в Фонтенбло, где несколько месяцев вкушал восторг любви, которой он мог подчинить всю Францию. Диана, безусловно, не позволила ему публично выказать отношения, не подходящие к ее роли, которую она так и продолжала играть. Множество людей продолжало верить в то, что верный супруг Медичи видел в этой, вскоре уже пятидесятилетней, красавице «мудрую даму, хорошего советника, полного мужества», ¹¹² «безупречную подругу». И все бы вечно пребывали в неизвестности, теряясь в догадках, если бы не бестактность Сен-Мориса и, в особенности, посла Феррары, Альваротти, которому Гизы выдавали интимные секреты своей покровительницы. ¹¹³

112

Ronsard.

113

Речь идет, в частности, о сохранившемся в архивах Модены письме, где рассказывается о служанках Дианы, заставших ее в момент, когда она просила Генриха меньше подпрыгивать на рисковавшей рухнуть кровати.

Вопреки мнению Марино Кавалли, Генрих очень «интересовался женщинами». Глядя на знаменитую картину Франсуа Клуэ, на бюсты Генриха, мы видим, что он был мощным, статным, широкоплечим, выглядел старше своих лет. На его лице сохранился отпечаток меланхолии, рожденной в испанских крепостях. Во взгляде — который передастся его сыну, Карлу IX, и будет уже вызывать определенную тревогу — сквозит некое стеснение, замешательство, просачивающееся, мрачно и упрямо, через тесно сжатые веки.

В 1554 году Джованни Капелло еще утверждал:

«Похоже, что он больше занят своими мыслями, чем своими нуждами… Все его развлечения скромны, или, по крайней мере, для получения недозволенных удовольствий он очень хорошо умеет прятаться».

Генрих очень хорошо умел прятаться. Все его существо преображалось рядом со ставшей для него женщиной незаменимой, и каждый раз он восхищался тем, что когда-то ее покорил.

«Странная любовь, к которой примешивалось нечто вроде боязливого уважения, сентиментальной верности»! ¹¹⁴

114

Lucien Romier.

Король проводил подле своей любовницы «треть дня»! «Его Величество, — написал Альваротти 1 мая 1547 года, — после обеда удаляется в свою комнату, и вместо сна уходит навестить вдову Сенешаля». И 8 июля:

«Его Величество занимается только тем, что в любое время ухаживает за вдовой Сенешаля, после обеда и вечером, после ужина, то есть они должны проводить вместе, по крайней мере, восемь часов; если она оказывается в покоях королевы, он посылает за ней; все это доходит до такой степени, что все жалуются и заключают, что это еще хуже, чем было при покойном короле».

Напрасно Монморанси исподтишка пытался усмирить любовный пыл Угрюмого красавца, настаивая на том, чтобы он делал еще больше физических упражнений для поддержания стройности.

Вот, согласно Сен-Морису, каким необычным образом вел себя Генрих со своей фавориткой. Сначала он отчитывался ей о государственных делах, которые рассматривались накануне (Диана всегда отдавала первенство серьезным делам). Затем «он садился к ней на колени с цистрой в руках, играл на ней и часто спрашивал у коннетабля или у Омаля, хорошо ли охраняют так называемого Сильвия (Диану), время от времени прикасаясь к ее соскам и внимательно глядя на нее, как человек, удивленный ее расположением». Красавица смеялась, защищалась и говорила, что «теперь-то у нее появятся морщины».

Так как она требовала от Генриха, чтобы он сжигал ее письма, мы не знаем, какие чувства она к нему испытывала. Но у нас есть несколько записок со знаком, дышащих страстью ее рыцаря. Страдала ли она вдали от него?

«Милая моя, я умоляю Вас сообщить мне о состоянии Вашего здоровья… чтобы в соответствии с этим я мог спланировать свои дела; так как если Вы и дальше будете плохо себя чувствовать, я не хотел бы отсутствовать там, где Вы будете находиться, чтобы постараться быть Вам полезным, ведь я об этом беспокоюсь и также я не смогу долго прожить, не видя Вас… Я надеюсь, что Вы представляете себе, как мало удовольствия я получаю от пребывания в Фонтенбло, не видя Вас, ведь вдали от Вас, от которой зависит мое счастье, вряд ли я могу испытывать радость, подписывая это письмо, опасаясь, что оно слишком длинное и заставит Вас скучать, читая его, и смиренно испрашивая Вашей милости как тот, кто хочет навсегда ее сохранить».

Когда она сообщила ему новости о себе, он тотчас же ее отблагодарил: это «было для меня самым приятным, что только может быть в мире, и я умоляю Вас держать свое обещание, так как я не могу жить без Вас, и если бы Вы только знали, как я тут провожу время без Вас, Вы бы меня пожалели».

Во время кампании, которая закончилась взятием Трех Епископств:

«…Я умоляю Вас помнить о том, что я знал только одного Бога и только одну подругу, и уверяю Вас, что Вы Можете ничуть не стыдиться и назвать меня Вашим слугой, и так, я Вас умоляю, всегда меня и называйте».

Когда он уже был уверен в том, что сможет передать ей один из замков несчастной Этамп:

«Я очень рад тому, что выиграл дело о Лимуре, не из любви к себе, но к Вам, и я бы хотел, чтобы он стоил в десять раз больше, и уверяю Вас, что Вам никогда не удастся получить все те блага, которых Вам желает тот, кто любит Вас больше, чем себя самого».

Десятого августа, в день, когда ей исполнялось пятьдесят девять лет:

«Я умоляю Вас, моя милая, принять это кольцо в знак моей любви… Я умоляю Вас всегда помнить о том, кто никогда не любил и не полюбит никого, кроме Вас».

Стихи, которые он ей писал, иногда говорили о ревности, от которой он хотел уберечься:

И я не могу поверить, что меня обманут, Будучи уверен в такой твердости. Невозможно, чтобы на моем месте оказался кто-то другой, Когда во мне живет такая уверенность.

Иногда они выдавали его смирение:

Увы! Бог мой, как я сожалею, О времени, потерянном в юности; Сколько раз я себе желал, Чтобы Диана была моей единственной любовницей; Но я боялся, что она, богиня, Не захочет спуститься сюда И обратить внимание на меня…

Безмерно осторожная вдова Сенешаля проявила очень большую непредусмотрительность, заставив его уничтожить ее ответные письма. Без всякого сомнения, эта переписка заставила бы нас составить о ней более лестное впечатление, чем те письма, которые показывают нам ее постоянно занятой судебными процессами, делами и заботой о своем благосостоянии. В действительности, ни ее стиль, ни почерк не говорят о ее сентиментальности. Фраза, абсолютно лишенная изысков, ведет мысль прямо к цели. Ее построением управляют безупречная логика и решительная воля. Если перо Генриха оставляет нерешительно-робкие следы, то рукой Дианы оставлены знаки, подчеркивающие ее силу, уверенность, властность. И ее подпись «завершает мысль, как магическое слово, сияющее неумолимой мощью».