Дичь для товарищей по охоте
Шрифт:
— Та-ак. Обойдется, значит, — Савва раздавил папиросу о дно пепельницы. — Ну-ну…
— У меня, Савва Тимофеевич, — вскинула голову Мария Федоровна, покорно глядя на Савву, — претензий нет, мне просто больно, что я становлюсь в нашем общем деле чем-то мешающим, раздражающим, ненужным, — лицо ее покрылось красными пятнами. — Только откуда такая грубость? Как это можно себе позволять? Неужели непонятно, что так вести можно, только если не имеешь уважения, прежде всего, к себе.
— Ненужной в общем деле, говоришь? — Савва снова
— С театром что опять надумал? Признавайся — немного оживилась Мария Федоровна.
Савва, будто не заметив ее нетерпение, продолжал молча курить.
— Куришь ты много, Савва Здоровье не бережешь — Андреева укоризненно покачала головой. — Ну, так что надумал, говори же!
Морозов положил недокуренную папиросу в пепельницу и взял Марию Федоровну за руку:
— Картина в театре у нас такая. Долги опять растут. Думаю я дефицит погасить. А потом, чтобы у всех не только к творчеству, но и к делу интерес больший появился, хочу передать театр, со всем имуществом и поставленным на сцене репертуаром, группе лиц, творческому ядру.
Мария Федоровна, уселась поудобнее, слушая внимательно и заинтересованно. Даже слезы высохли.
— Я сейчас начал разрабатывать новый проект устава паевого товарищества с капиталом в пятьдесят тысяч рублей. Пайщиками, кроме тебя и себя, — по лицу Андреевой скользнула благодарная улыбка, — мыслю Станиславского, Немировича, — Мария Федоровна нахмурилась, — наших ведущих артистов, Чехова, понятно. Всего человек десять-пятнадцать. Что еще? Сам внесу в кассу товарищества пятнадцать тысяч рублей, чтобы контроль иметь по важнейшим вопросам.
Андреева удовлетворенно кивнула.
— А тем, кто сразу не сможет внести свою долю, кредит открою под векселя в счет будущих прибылей. — Он посмотрел на Марию Федоровну, на лице которой был написан вопрос о том, распространяется ли кредитование под векселя и на нее тоже?
— Да тебе все это интересно ли, Маша?
— Савва, продолжай, не серди меня — погладила она Морозова по руке.
— От возмещения всех моих затрат на поддержку театра я откажусь, это понятно. Закончу проект устава, покажу, почитаешь, коли интересно. Он, правда, много времени требует…
— Читать не стану, скучно это, — чуть поморщилась она. — Да и что толку читать? Знаю, что ты все правильно сделаешь, как надо, а я тебе доверяю. А я вон даже от отчаяния Константину Сергеевичу письмо сочинила, как только вернулась, — указала она на листок бумаги, лежащий на столике около дивана. — Посмотри, прошу тебя! Вдруг сгоряча не то написала?
— Нет уж. Уволь, — Савва отрицательно покачал головой. — Говорил уже и не раз — не приучен чужие письма читать.
— Савва, что вечно за церемонии такие? Я прошу тебя это сделать — неужели этого не достаточно?
— Ох, Маша, Маша… — Морозов нехотя взял письмо и быстро пробежал глазами.
Андреева с заметным волнением наблюдала.
— Что ж… — сложил он письмо пополам. — Все складно. По делу. Пожалуй, я теперь — в театр. Письмо отвезу и сам с Костей переговорю. А ты, Маша, не реви. Знаешь ведь, что все равно лучше всех сыграешь.
— Ты вернешься? — жалобно протянула она, подняв голову, но через мгновение поспешно прикрыла лицо ладонями. — Не надо, не смотри на меня… я — дурная сейчас, некрасивая…
— Ты сейчас, Маша, на ребенка похожа, — погладил он Марию Федоровну по голове. — На маленькую девочку, у которой отняли любимую игрушку.
Она всхлипнула.
— Не волнуйся. Не дам я тебя в обиду. И игрушки у тебя будут. Самые что ни на есть лучшие! — Он наклонился и, отняв руки Марии Федоровны от лица, несколько раз поцеловал.
Мария Федоровна слабо улыбнулась.
— А теперь скажи мне, наконец: «Уходите, Савва Тимофеевич…» Иначе — не уйду и никаких дел не решу. Вот так.
— Ухо-о-одите, милый Савва Тимофеевич… — прерывисто вздохнув, тоненьким, почти детским голоском проговорила она, глядя на Морозова все еще полными слез темными глазами.
Морозов слегка поклонился и быстро вышел из комнаты.
Дождавшись, когда стукнет входная дверь квартиры, Андреева, отбросив плед, поднялась с кресла, и, довольно улыбнувшись, потянулась…
Станиславский сидел в первом ряду пустого зрительного зала. Немирович возбужденно бегал по сцене.
— Он сталкивает нас, неужели вы не понимаете? Да когда же это прекратится, в конце концов? Нет, вот что я вам скажу Мы с вами — люди творческие, у нас души другие, умение, талант. А он? Мешок с деньгами Не пара он нам Обойдемся Другие дураки найдутся, чтоб около нашей славы погреться, да денежки дать.
— Без Морозова я в этом деле оставаться не могу, — закашлявшись, возразил Станиславский. — Ни в коем случае. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец… — устало вытянул он ноги и потер колено, — наконец, потому, что такого именно человека я ждал с самого начала моей театральной деятельности! — снова потер колено и поморщился, — как ждал, впрочем, и вас.
В зал заглянул кто-то из артистов, но, увидев возбужденное, покрасневшее лицо Немировича, тут же поспешно прикрыл дверь. Владимир Иванович достал из кармана платок и промокнул лоб.
— Я требую, — убрал он платок в карман, — чтобы мы заключили с ним письменный договор, обговорив участие в деле всех нас — троих директоров. Я любой подлости от него ожидать могу Обманет, вокруг пальца обведет, мы и не сразу заметим. Купчишка — презрительно воскликнул он и, помолчав, добавил недовольно: