Дихотомия «Свой/Чужой» и ее репрезентация в политической культуре Американской революции

Филимонова Мария Александровна

Что касается собственно имагологических исследований периода Американской революции, то они в большинстве своем посвящены «внутренним Другим» – тем, с кем белые американцы XVIII в. могли контактировать внутри собственного социума: женщинам, афроамериканцам, индейцам. При этом исследователи приходят к предсказуемо негативным (и односторонним) выводам относительно Американской революции и ее результатов. Например, в исследовании К. Смит-Розенберг акцент делается на том, как по контрасту с Другими создавалась идентичность поколения «отцов-основателей». Для того, чтобы новая нация, лишенная общего прошлого, религии и культуры, могла ощутить собственное единство, ее идеологи прибегли к маргинализации Других: афроамериканцев, индейцев, женщин, неимущих. Соответственно, Американская революция предстает как источник расизма, сексизма и ксенофобии 17 . Для Р.Г. Паркинсона основной частью революционной пропаганды является создание «образа врага» и игра на расовых предрассудках. Революционный дискурс строился на таких концептах, как «мятежники у нас дома» и «безжалостные дикари». Как вывод, автор утверждает, что расизм стал краеугольным камнем США с момента основания 18 .

17

Smith-Rosenberg C. This Violent Empire: The Birth of an American National Identity. Chapel Hill, 2012.

18

Parkinson R.G. The Common Cause: Creating Race and Nation in the American Revolution. Chapel Hill, 2016.

Выводы

У.Х. Трюттнера, пожалуй, демонстрируют другую крайность. Этот ученый, изучая изображения индейцев в ранней американской живописи, выделял, в частности, образы «благородного дикаря» и «республиканского индейца» 19 . «Безжалостных дикарей» в его исследовании просто нет, хотя для американцев XVIII в. они определенно существовали.

Существуют и монографии, посвященные образам других меньшинств Американской революции, например, католиков 20 или евреев. Интересную концепцию в отношении этих последних выдвигает Л. Харап. Исследователь делает вывод, что за границами американской идентичности в XVIII в. оставались как евреи, так и католики, а также протестанты-диссентеры (квакеры, баптисты). При этом парадоксальным образом положение евреев было в США лучшим, чем, например, положение квакеров. При сохранении бытового антисемитизма, гражданские права евреи все же получили. Так что история данной этнорелигиозной группы демонстрирует оптимистическую сторону Американской революции 21 .

19

Truettner W.H. Painting Indians and Building Empires in North America, 1710–1840. Berkeley e.a., 2010. См. также: Parry E. The Image of the Indian and the Black Man in American Art, 1590–1900. N.Y., 1974; Bellin J.D. The Demon of the Continent: Indians and the Shaping of American Literature. Philadelphia, 2001; Berkhofer R.F. The White Man’s Indian: Images of the American Indian from Columbus to the Present. N.Y., 2011.

20

Farrelly M.J. Papist Patriots: The Making of an American Catholic Identity. Oxford e.a., 2012.

21

Harap L. The Image of the Jew in American Literature: From Early Republic to Mass Immigration. Syracuse, N.Y., 2003. P. 19–21.

Гораздо меньше в американской историографии собственно аллологических исследований, посвященных европейским Другим Американской революции. В основном речь идет об образах англичан и французов. В первом случае показательны работы, прочитывающие Американскую революцию через призму постколониальных исследований. Концепции Э. Саида в области культурного колониализма породили схожие подходы в применении к колониальной и постколониальной Америке. В частности, К. Акеми Йокота подчеркивает, что политическая независимость США не отменяла у их граждан ощущения сохраняющейся культурной зависимости от Великобритании и собственного периферийного положения 22 .

22

Akemi Yokota K. Unbecoming British: How Revolutionary America Became a Postcolonial Nation. Oxford e.a., 2010.

Что касается образа французов, то здесь можно выделить исследования, посвященные этническим стереотипам, ассоциирующимся с этим народом, а также персонально образу Ж. де Лафайета. У.Л. Чью приходит к выводу об устойчивости стереотипа: трэвелоги XVIII – начала XIX вв. содержали многие клише относительно французского национального характера, которые можно встретить в голливудских фильмах 23 . Коллективная монография, посвященная взаимовосприятию французов и американцев, подчеркивает, что «национальный характер» является на самом деле конструктом, чье распространение и рецепция зависят от исторической обстановки. У.Л. Чью, в частности, подчеркивает несовпадение американского образа Лафайета и реальных политических убеждений последнего. В США Лафайета приветствовали как борца за демократию, моделируя его образ в соответствии со своими представлениями о революционном герое. С умеренным либерализмом реального Лафайета это никак не коррелировало 24 .

23

Chew W.L. «Straight» Sam Meets «Lewd» Louis: American Perceptions of French Sexuality, 1775–1815 // Revolutions & Watersheds: Transatlantic Dialogues, 1775–1815 / ed. W.M. Verhoeven, Beth Dolan Kautz. Amsterdam – Atlanta, Ga., 1999. P. 63.

24

National Stereotypes in Perspective: Americans in France, Frenchmen in America / ed. W.L. Chew. Amsterdam – Atlanta, Ga., 2001. P. 24. Об образе Лафайета см. также: Loveland A.C. Emblem of Liberty: The Image of Lafayette in the American Mind. Baton Rouge, 1999.

Но в целом, аллологические образы Американской революции остаются практически неизученными.

В отечественную науку термин «имагология» вошел в середине 1980-х гг. Исследование образов Других – одно из ключевых направлений развивающейся отечественной имагологии. Однако еще до появления отдельного направления, в 1970-х гг. имагологические подходы использовал Л.А. Зак при исследовании внешнеполитических стереотипов, используемых дипломатией западных стран 25 . В этом же ключе изучали образ Африки А.Б. Давидсон и В.А. Махрушин 26 . Н.Е. Ерофеев исследовал взаимовосприятие России и Великобритании 27 .

25

Зак Л.А. Западная дипломатия и внешнеполитические стереотипы. М., 1976.

26

Давидсон А.Б., Макрушин В.А. Образ далекой страны. М., 1975.

27

Ерофеев Н.А. Туманный Альбион. Англия и англичане глазами русских. М., 1982.

В 2000 г. на базе РУДН был создан центр сопоставительно-антропологических исследований «Историко-антропологическая компаративистика», в проблематику которого, в частности, включены изучение специфики мировосприятия и стереотипов различных исторических эпох, латентной картины мира России в ключевые периоды ее истории 28 .

Поле имагологических исследований постоянно расширяется. В частности, М.А. Бойцов занимается имагологией власти, О.И. Тогоева – имагологией судебной процедуры в средневековой Европе и т.д. 29 Авторы приходят к интересным и ценным выводам. Так, М.А. Бойцов и О.Г. Эксле, исследуя образы власти, обращают внимание на сложное взаимодействие образных рядов, навязанных сверху и существующих в сознании подданных, причем сценариев такого взаимодействия может быть бесконечно много 30 . Многочисленными являются аллологические исследования 31 . Неотъемлемой частью имагологических исследований является изучение образа врага и ксенофобии 32 .

28

Межвузовский научный центр сопоставительных историко-антропологических исследований «Историко-антропологическая компаративистика» // Вестник РУДН. История России. 2002. №1. С. 118–119.

29

Бойцов М.А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. М., 2009; Тогоева О.И. «Истинная правда». Языки средневекового правосудия. М., 2006 и др.

30

Бойцов М.А., Эксле О.Г. Предисловие // Образы власти на Западе, в Византии и на Руси. Средние века. Новое время / под ред. М.А. Бойцова, О.Г. Эксле. М., 2008. С. 6–7.

31

Напр.: Одиссей. Человек в истории 1993. Образ другого в культуре. М., 1994; Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века. Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006; Орлов А.А. «Теперь вижу англичан вблизи»… Британия и британцы в представлениях россиян о мире и о себе (вторая половина XVIII – первая половина XIX вв.). М., 2008; Голиков А.Г., Рыбаченок И.С. Смех – дело серьезное. Россия и мир на рубеже XIX – XX веков в политической карикатуре. М., 2010; Голубев А.В., Поршнева О.С. Образ союзника в сознании российского общества в контексте мировых войн М., 2012; Филиппова Т.А. «Враг с Востока». Образы и риторики вражды в русской сатирической журналистике начала XX века. М., 2012.

32

Напр.: Сенявская Е.С. Противники России в войнах ХХ века; Лабутина Т.Л. «Свои» и «чужие» в имэджинологии: ксенофобия в англо-русских отношениях в XVI–XVIII веках // Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина. 2011. № 31. C. 32–52.

При этом используются современные методологические подходы. Так, Л.П. Репина выделяет такие ключевые для имагологии методологические принципы, как необходимость учета психологической составляющей процесса формирования этнических представлений; принцип отражения в образе другого народа черт собственной коллективной психологии 33 . С.И. Лучицкая анализирует термины, используемые для обозначения мусульман в средневековых западноевропейских текстах, определяет основные темы, связанные в этих источниках с мусульманами (особенности религиозного культа, нравственность и интеллект, военное искусство, политические институты и т.д.) 34 .

33

Репина Л.П. «Национальный характер» и «образ другого» // Диалог со временем. 2012. Вып. 39. С. 13.

34

Лучицкая С.И. Образ Другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001.

В отечественной американистике имагологические исследования проводятся главным образом при изучении российско-американских отношений. В.И. Журавлева ставит перед собой задачу выявить источники представлений о России в США; факторы, определившие конструирование ее образов; репертуары смыслов различных американских дискурсов, заданных текстом о России. Исследовательница приходит к выводу о том, что существует несколько различных устойчивых американских дискурсов о России: либерально-универсалистский, консервативно-пессимистический и др. В итоге американцы «изобретали» Россию, приписывая ей различные характеристики в соответствии с собственными идеологическими установками. Она также обращает внимание на такой феномен, как «персонификация» происходивших в России процессов в восприятии американских наблюдателей, когда те или иные изменения российской политики воспринимались через призму деятельности ее правителей 35 . В.И. Журавлева выдвигает теорию о том, что основополагающим американским контекстом, определяющим механизмы использования русского Другого, были социокультурные и политические особенности самого американского общества; текущее состояние отношений с Россией играло лишь вспомогательную роль 36 .

35

Журавлева В.И. Понимание России в США: образы и мифы. 1881– 1914. М., 2012. С. 38, 1013–1029.

36

Там же. С. 12–13.

И.И. Курилла определил проблематику своего исследования так: что именно интересовало американцев в России и русских в Америке? Как они сами воспринимались местными жителями? Как на их отношение влияла политика и «домашние» стереотипы? Насколько опыт их знакомства с чужим обществом мог повлиять на политику и образ этой страны в собственном отечестве? В итоге он приходит к выводу, что ни образ России в США, ни образ США в России не были однородными и не оставались неизменными. В обеих странах существовали как позитивные, так и негативные оценки «заокеанского партнера». В американском обществе наблюдалось улучшение отношения к России в связи с модернизационными шагами Николая I и реформами Александра II. В России образ Америки как страны по преимуществу торговой и сельскохозяйственной сменялся в 1840-х гг. представлением о США как о «рассаднике промышленности». Зато в 1850-х гг. русские обращали внимание преимущественно на проблему рабства в США 37 .

37

Курилла И.И. Заокеанские партнеры: Америка и Россия в 1830– 1850-е годы. Волгоград, 2005. С. 26, 410–411.

Имагологии российско-американских отношений на рубеже XX–XXI вв. посвящена монография Э.Я. Баталова, В.Ю. Журавлевой и К.В. Хозинской «Рычащий медведь на диком Востоке». Авторы выделяют следующие особенности внешнеполитического образа: он имеет интерактивную природу, эмоционально окрашен, не совпадает с реальностью и способен изменяться или оставаться неизменным независимо от эволюции стоящего за ним объекта. Международный имидж государства может способствовать проведению успешной внешней политики или тормозить ее; он влияет на судьбу страны. В формировании внешнеполитического образа участвуют самые разные субъекты: государство, СМИ, экспертные сообщества (авторы называют их «фабриками мысли») 38 .

38

Баталов Э.Я., Журавлева В.Ю., Хозинская К.В. «Рычащий медведь» на «диком Востоке» (Образы современной России в работах американских авторов: 1992–2007). М., 2009. С. 8–15.