Дикари Гора
Шрифт:
— Что до меня, — сказал другой, — то я считаю, что такие вещи не имеют совершенно никакого значения.
Ваниямпи отозвались хором восхищения.
— И не как Бобы, — добавил Тыква. — Но для некоторых из нас Ваша здоровая внешность может быть чрезвычайно тревожащей.
— Она делает меня больным, — признался кто-то.
— Да, мне тоже становится плохо, когда я смотрю на неё, — поддержал товарища другой из Ваниямпи. — Меня приподняло, когда увидел её в первый раз.
— Она и меня тревожит, — прошептал кто-то ещё.
— Я признаю, это «Честной исповедью», —
— Да, — покаянно проговорил один из овощей. — Возможно, если бы мне разрешили смотреть на это чаще, то я мог бы самостоятельно справиться с этим.
— Лучше посвящай себя трудной, отнимающей много времени и занимающей ум работе, — осадил его Тыква.
— И почаще купайся в холодных ручьях, — посоветовал Морковь.
Парень понурил голову. Я не обвинял его. Я и сам не любил купаться в холодных ручьях. Я предпочел теплую ванну, принятую совместно с хорошенькой рабыней.
В конце концов, обязан ли свободный мужчина, натирать сам себя маслами, самостоятельно счищать грязь со своей собственной кожи и, да ещё и самостоятельно вытираться полотенцем? А зачем же тогда вообще нужны рабыни?
— Вы видите, — сказал Тыква связанной девушке, — Ваша внешность, даже если бы она не выглядела такой здоровой, вызывает у некоторых из нас определенные мысли и чувства. Она может даже вызвать движения в наших телах. Оставаться Одинаковыми при этом становится затруднительно. А это грех для нас не быть Одинаковыми.
— Поскольку мы — Одинаковые, — добавил Капуста. — Все это знают.
— Исходя из всего сказанного, раз Ваша внешность может вызвать грех, и она уже вызывает грех, значит, она греховна, — сделал вывод Тыква.
— А ещё, — пробормотал Бобы, — она может отвлечь от действительно важных вещей.
— Таких, как оставаться Одинаковыми, — сказал Капуста.
— Да, — заключил Тыква.
Девушка дрожала, убежденная, что она, возможно, была в присутствии сумасшедших.
Сумасшествие — интересное понятие. Некоторые полагают, оно зависит от правил установленных в обществе на данном отрезке времени. Таким образом, в стране безумцев именно нормальные будут считаться сумасшедшими. Молчаливое согласие с временными аксиологическими правилами, конечно не единственный возможный абстрактный подход к подобным вопросам. Другой подход — это представить себе мир, совместимый с действительностью и благоприятный человеческой природе, мир, в который наука могла бы быть свободной, мир, в котором правда не будет противоречить закону, мир, рождённый не для вреда, деформации и страданий человечества, а для его удовлетворения.
— Не надо бояться, — успокаивал Тыква пленницу, — Как только мы доберёмся до нашего загона, Вы будете прилично одеты.
— Так же как Вы? — спросила она, с отвращением рассматривая длинные, серые, грубые и неуклюжие платья, надетые на Ваниямпи.
— Такая одежда помогает нам подавить наши желания и быть скромными, — объяснил один из Ваниямпи.
— Они напоминают нам, что мы все Одинаковые.
— Что
Мне показалось, что это имело смысл. У человека есть стремление быть последовательным, независимо от того, из каких эксцентричных исходных условий он может выйти, но обычно он будет вести себя по жизни, таким образом, который приличествует его одежде. Так что, английское выражение, что одежда делает человека, имеет глубокий смысл
— Уж лучше, быть раздетой и с кожаными ремнями на шее! — возмущённо, сказала девушка.
— А что делают в вашем загоне с теми, кто не Одинаковый? — задал я вопрос Ваниямпи.
— Мы пытаемся преобразовать их. Мы уговариваем их. Мы рассуждаем с ними.
— И что бывает, если Вы не можете убедить их в своей одинаковости? Я спросил.
— Тогда мы изгоняем их из загона, умирать в Прериях.
— Это горько для нас, поступать подобным образом.
— Но это должно быть сделано.
— Инфекции их ереси нельзя позволить заразить других.
— Польза целого должна иметь приоритет перед пользой частей.
— Вы убиваете их? — спросил я.
— Нет!
— Мы не можем убить!
— Это противоречит Учению.
— Но Вы выгоняете их, предполагая, что они погибнут в Прериях, -
Напомнил я.
— Но ведь это — Прерии, будут тем, что убьёт их, а не мы.
— Мы, таким образом, невиновны.
— Такое изгнание является приемлемым для Учения? — спросил я.
— Конечно. Как ещё загон может избавиться от них?
— Вы должны понять, что нам не нравится поступать так.
— Так поступают только после того, как любая иная альтернатива была исчерпана.
— Различность нападает на корень Одинаковости. Одинаковость важна для самой цивилизации. Таким образом, Различность угрожает обществу и цивилизации непосредственно.
— Различность должна быть уничтожена.
— И что же, получается что, есть только одна ценность, одно достоинство? — не выдержал я.
— Да.
— Один это один, — глубокомысленно изрёк кто-то из них, — самоидентичный и одинаковый.
— А шестнадцать, это шестнадцать, — заметил я.
— Но шестнадцать, это, же шестнадцать раз по одному, и таким образом всё опять уменьшается до одного, который один.
— А что тогда относительно половины и половины? — спросил я.
— В целом они составляют один.
— Что относительно одной трети и одной трети, тогда? — уже издевался я.
— Каждый из тех есть всего лишь одно число, и, таким образом, каждый это один, и один это один.
— А что Вы думаете о разнообразии вокруг Вас, — спросил я, — скажите, как относиться к кайиле и слину?
— Одна кайила и один слин, оба один, который есть один.
— Что Вы можете сказать относительно ноля и одного?
— Ноль — одно число, и каждый — одно число, и таким образом каждый есть один, и один есть один.
— А относительно ничто и один?
— Один это один, и ничто это ничто, как если один был покинут одним, который и являлся одним.
— Но у Вас было бы по крайней мере одно ничто, не так ли?