Дикий фраер

Донской Сергей Георгиевич

– Он? – Стингер наугад пнул под ребра самого рослого парня и вопросительно посмотрел на Корявого. – Я спрашиваю: он?

– Он самый. Хотел, падла, нас из шмайсера положить! – Нескладный верзила торжествующе продемонстрировал отобранный «АКСМ» с укороченным стволом.

– Узнаю машинку, – хмыкнул Стингер и склонился над распростертым парнем со светлыми волосами. – Ты зачем Клопа замочил, ковбой?

Тот уже очнулся. Он открыл свои синие глаза и часто заморгал от яркого света. От этого он выглядел глуповато. Особенно когда обидчиво произнес:

– Сам

напросился ваш Клоп. Первый полез…

Это прозвучало так по-детски, что Стингер даже восхитился:

– Ты как школьник, в натуре. Только шмайсер – не рогатка, а я не учитель, чтобы тебя воспитывать. Замочил – и ладно. Он заслужил. А ты? Тебя Петей кличут, кажется? Жить хочешь, Петушок?

Парень засопел, повернул голову набок, косясь на Стингера одним глазом, и неохотно буркнул:

– А кто не хочет?

– Есть и такие, – усмехнулся Стингер, – но речь не о них, а о тебе. Скоренько колись и живи себе дальше. Хоть до ста лет, если здоровье позволит.

– Колоться? – вопрос синеглазого прозвучал озадаченно.

– Колоться! – подтвердил Стингер нетерпеливо. – Отдуваться, размениваться, рюхаться! Неграмотный? Языка русского не понимаешь?

– Русский – понимаю. А этот – что-то не очень.

– Ты ваньку здесь не ломай! – обозлился Стингер так, что шрам на его лице задергался. – Не мути, сявка, а лучше сразу с червей ходи, пока в башке сквозняка нет. Где товар, ну?

– Ах, товар… Так он в чемоданчике лехманском остался, – равнодушно сказал парень. – Серенький такой чемоданчик. Тяжелый, неудобный, как канистра. Лично мне он без надобности. А вы за ним пришли, что ли?

Стингер едва не цокнул языком от умиления. Похоже, бестолковый охранник покойного жида понятия не имел, какой жирный кусок попал ему в руки. Это здорово упрощало задачу. Не дожидаясь, пока из него станут тянуть жилы, парень был готов выложить правду просто так, по глупости и наивности.

– За ним пришли, – согласился Стингер, едва не приплясывая на месте от нетерпения, – за чемоданчиком. Ты нам его сдаешь, а мы испаримся, как страшный сон фраера. Такой расклад тебя устраивает, Петушок?

Пленник вздохнул, как человек, которому осточертело повторять одно и то же, и признался:

– Бросил я его, когда урка этот… ну, мужичок ваш чернявый… за мной с автоматом гнался.

У Стингера после этих слов сердце забилось учащенно. С трудом сдерживая азартное нетерпение, он произнес с деланым спокойствием:

– Сейчас ты поедешь с нами и покажешь место.

– Темнотища такая! – напомнил синеглазый. – Хоть глаз выколи.

– Можно и сразу оба, – зловеще предложил Стингер. Ему не хотелось откладывать поиски до утра, хотя, поразмыслив немного, он был вынужден согласиться: – Ладно, погостишь у нас до рассвета, а там и отправимся с тобой подышать свежим воздухом. Любишь утречком пробздеться, Петушок?

– Петр я, а не Петушок, – сердито буркнул парень, упрямо тараща свои синие глазищи. – И место я вам покажу, только если вы девушку отпустите. Такое будет мое условие, вот.

– Какую еще девушку?

Шмару твою? Эту, что ли? – Стингер с любопытством уставился на единственную особу женского пола, уткнувшуюся лицом в ковер. Ему еще ни разу не доводилось видеть бабу, жизнь которой оценивалась бы в три миллиона долларов, и он нетерпеливо распорядился: – Слышь, Монгол, помоги красавице встать, хочу ее рассмотреть как следует… Ого! – не удержался он от комментария по поводу роста пленницы, а в следующее мгновение даже задохнулся от неожиданного негодования: – Ты?! Здесь?! Жучка ты гребаная, звезда твоя рваная! Что вылупилась, сучара? Не ожидала меня снова увидеть?

Поскольку встревожившийся петушок по имени Петр попытался привстать, чтобы вмешаться в происходящее, Стингер наступил ему на кадык, заставляя заткнуться и не рыпаться, а сам с наслаждением заглянул в помертвевшие глаза долговязой шлюхи.

Три миллиона баксов плюс такой восхитительный сюрприз в придачу! Поистине, эта ночь оказалась самой удачной в его жизни. Хотелось немедленно взяться за подлую суку, проставившую его братве на потеху, но Стингер решил не спешить, предпочитая растягивать удовольствие так долго, сколько сумеет выдержать душонка в молодом здоровом теле, оказавшемся в его власти.

– Слышь, ты! – захрипел пленник, придавленный к полу его грязной подошвой. – Как тебя зовут, Стингером, что ли? Она тут ни при чем, пусть уходит. Не то свой чемоданчик сами искать будете.

– Умри, – бросил ему Стингер, не отрывая зловещего взгляда от белой как полотно девушки и требовательно протягивая руку в ее направлении: – Башли и голду сюда! Живо!

– Все там. – Она показала подбородком на сумку, почти затерявшуюся на полу среди кавардака, устроенного мужчинами в пылу сражения.

– Гуня! – рявкнул Стингер.

Тот отлично знал свои обязанности безотказной шестеренки. Футболя на ходу раскатившиеся апельсины, он проворно сцапал сумку и вытряхнул ее содержимое себе под ноги. Отмел в сторону всякую дамскую дребедень, повозился еще немного и торжественно объявил:

– У ней тута нычка за подкладкой.

– Баксы давай сюда, а вещички пока в карман спрячь, – распорядился Стингер.

Ему было неловко при всех надевать на себя золотые цацки, которых он лишился как самый натуральный лох. Заставив себя успокоиться, он соизволил наконец убрать ногу с горла пленника и посмотрел на него сверху вниз, чтобы сообщить с гримасой, которая должна была изображать улыбку:

– Не гоношись, Петушок. Курочка твоя с нами за город прокатится, а потом отпущу вас обоих на все четыре стороны. Живите и размножайтесь нам на радость! Ха! Ха!

Его отрывистый смех по тембру напоминал собачий лай, а эмоций в нем прозвучало не больше, чем в выстрелах из пистолета с глушителем, если бы Стингер вздумал прямо сейчас разрядить его в голову пленника. Но он не собирался так бездарно разбрасываться чужими мозгами, хранившими бесценную информацию, а потому, как бы потеряв интерес и к парню, и к его сучке, перешел к следующему телу.