Дикий сад
Шрифт:
— Веселенькое местечко.
Больше Гарри не сказал ничего, пока они не вышли на открытое пространство у подножия амфитеатра. Он посмотрел на статую Флоры, на нависшую над ней триумфальную арку, потом повернулся, окинул взглядом долину и сжимающие ее с двух сторон деревья.
— Что думаешь? — спросил Адам.
— Красиво. Но немного жутковато.
— Что еще?
— Проверяешь?
— Нет.
Он не собирался устраивать Гарри проверку, но хотел посмотреть на все его глазами, оценить свежим взглядом. Может быть, что-то обратит на себя внимание.
— Мне
— От меня?
— Теперь ты понимаешь, до какого края я дошел.
Гарри прочитал вслух надпись на триумфальной арке.
— Не Флора — Фьоре, — поправил его Адам. — На итальянском — цветок.
— Как и Флора.
— Точно.
— А эта статуя? Она?
— Это богиня.
— Сходство есть?
— Неизвестно. Портретов Флоры не сохранилось. Думаю, что есть.
Это чувство зародилось несколько дней назад и постепенно окрепло, превратившись почти в уверенность. Лицо не соответствовало образцу своего времени — с чистыми, мягкими, словно отполированными чертами идеала конца шестнадцатого века. Рот слишком выразительный, подбородок слишком тяжелый, нос слишком длинный. Она была слишком… настоящей.
Поднявшись по склону, они оказались на втором уровне. Гарри сунул Адаму стакан и прикурил две сигареты. Еще раз оглядел статую.
— Не в моем вкусе, — изрек он наконец.
— Я так и понял.
— Но кое-что в ней есть.
— Думаешь?
— Угу.
— Что?
— Горячая дамочка.
— Горячая?
— Да. Сексуально озабоченная. Да ты посмотри сам.
Гарри провел ладонью по ноге статуи, как сделала и Антонелла при их первой встрече. Но только он не остановился на бедре — рука скользнула дальше, между ног Флоры.
— Так и есть, уже мокрая.
— Господи, Гарри, что ты такое говоришь.
— А ты приглядись. Видишь, как выгнулась? Изображает скромность, но только изображает.
— Это классическая поза.
— Ну да, классическая, — ухмыльнулся Гарри. — Знаешь, я бы не отказался поймать такой взгляд.
Адам посмотрел в лицо богине — слегка припухлые губы, широко расставленные, чуть раскосые глаза, устремленные…
Куда?
Адам обернулся. Снова посмотрел на Флору. Взгляд ее уходил вниз по склону и пересекал долину в направлении леса. Могучие деревья и густые заросли лавра стояли там непроходимой стеной, но Адам уже догадывался, что находится за ними.
— Стой здесь.
Спускаясь второпях по склону, он оступился и болезненно подвернул ногу, но все же нашел силы подняться и повернулся к Гарри.
— Куда она смотрит?
— Что?
— Скажи, куда она смотрит. Мне нужно точное направление.
Получив указание, Адам побрел дальше. В области лодыжки уже появилась боль. Дойдя до деревьев, он снова оглянулся.
— Здесь?
— Выше! — крикнул Гарри. — Еще немного. Вот так. Нет, чуточку назад. Не знаю… Так. Да. Так.
Адам стащил рубашку и перекинул ее через ближайшую ветку. Потом, взяв в качестве ориентира высокое дерево, стоящее на прямой линии со статуей и рубашкой, пошел к нему через заросли лавра. Идти было тяжело, словно против сильного течения.
Возле дерева он остановился и оглянулся. Рубашка едва виднелась вдалеке.
Чтобы не сбиться, требовалась еще одна метка. Пришлось снять и повесить на ветку брюки. Надевая туфли, Адам заметил, что лодыжка начала распухать.
Отметив следующее дерево, он побрел к нему. Кусты царапали голую кожу. Пару раз что-то сильно — ему даже пришлось остановиться — ударило в грудь и бедро. Но и замирая от боли, он не спускал глаз с ориентира.
Обнажаться полностью и снимать трусы, к счастью, не понадобилось — очередное дерево стояло на краю леса, и Адам не боялся потерять его из виду.
Достигнув последнего ориентира, он еще раз сверил направление, шагнул на опушку…
…и оказался на северной окраине поляны Гиацинта. Прямо перед ним — если продолжить невидимую прямую — возвышался Аполлон, протянувший руку к распростертому на каменной плите Гиацинту.
Осознание пришло мгновенно, и сердце тут же заколотилось.
Аполлон, он был ключом к загадке.
Адам закрыл глаза, мысленно представив сад таким, каким задумал его Федерико Доччи. Сад, обретший новое значение, рассказывающий иную историю, ту, что веками оставалась скрытой от всех.
В чувство его вернули проклятия продиравшегося через лавровую чащу Гарри. В руке он держал стакан, содержимое которого — что не могло не вызывать уважение и восхищение — почти не расплескалось.
Пробежав взглядом по кругу, Гарри уставился на брата:
— Боже, Адам, ты бы посмотрел на себя! В одних трусах, весь поцарапанный… Вот до чего доводит Кембридж!
— Ты говоришь, как отец.
— Я начинаю его понимать.
Адам шагнул к брату и крепко обнял.
— Ты — гений.
Гарри похлопал его по спине.
— Ну, ну, успокойся. Люди в белых халатах уже где-то на подходе.
Адам рассмеялся и отступил.
— Это не мемориальный сад.
— Вот как?
— Или, скорее, мемориальный, но…
— Так, так…
— Не совсем.
— Ладно. Только вот я теперь уже начинаю всерьез опасаться за твою психику.
— Это и мемориальный сад, и исповедь.
— Исповедь?
— Или признание. Признание в убийстве. Он убил ее. Федерико убил ее.
— Кого?
— Флору.
— А кто такой этот Федерико?
— Ее муж. Он убил ее, потому что у нее был роман.
Гарри отхлебнул вина и глубокомысленно кивнул:
— По-моему, это уж слишком.
Отправленный в лес за брюками и рубашкой, Гарри большого энтузиазма не выразил, но воспрянул духом, когда чуть позже Адам показал ему анаграмму на триумфальной арке и девять кругов Дантова Ада.
К тому времени, когда они подошли к гроту, Гарри, образно выражаясь, уже плыл с братом в одной лодке и при этом чувствовал себя счастливым пассажиром. Здесь же, выслушав историю Дафны и Аполлона, он вычислил способ, выбранный Федерико Доччи для убийства: яд.