Дикий сад
Шрифт:
— Тебе надо приехать и посмотреть на это самому.
— Это приглашение?
— Тебе не требуется приглашение.
Они вышли из подземного лабиринта.
— Бабушка сказала, что ты уезжаешь в воскресенье.
— По крайней мере, собираюсь.
— Все прошло так быстро.
— Слишком быстро.
Антонелла остановилась у двери.
— Я сделаю это сейчас, потому что потом мы уже не сможем.
Она шагнула к нему, обняла за плечи и поцеловала, а когда повернула выключатель и подземелье погрузилось во мрак, Адам воспринял это как прелюдию к чему-то более интимному. Но Антонелла проскользнула
Он догнал ее, когда она уже садилась в машину.
— Не опаздывай.
— К чему?
— К бабушкиному угощению.
Адам не опоздал, хотя и потерял минут десять в борьбе с «бабочкой». Закончилось тем, что «бабочку», как ни странно, завязал Гарри. Спускаясь вниз, они заметили, что его скульптурка вытеснила бронзового тигра с почетного места на столике в холле.
Народу на террасе собралось немного — ближайшие родственники и их спутники. Адам сразу узнал мать Антонеллы: те же блестящие черные волосы, те же слегка раскосые глаза, тот же гордо поднятый подбородок. Дополнительное очарование придавал исходивший от нее едва уловимый душок опасности. Она была старше, чем ему представлялось, или, может быть, такое ощущение возникало из-за ореола жизни, прожитой на полную катушку, растраченной до последней капли. Ее бойфренд, Риккардо, служил сигналом миру, что она все еще на пару шагов впереди. Смуглый, темноволосый, с впалыми щеками, лет тридцати с небольшим, он был невероятно красив и, что противоречило традиционному представлению, утончен, образован и интересен. Риккардо играл на виолончели в каком-то римском оркестре, но говорить об этом не любил. За последние несколько месяцев у него впервые выдалась свободная пятница, и меньше всего на свете ему хотелось обсуждать музыку — он хотел запомнить, с какими здравомыслящими людьми проводит пятничные вечера.
Эдоардо и Антонелла пришли с небольшим опозданием и первым делом тепло поздоровались с матерью. С Риккардо никто раньше еще не встречался, и, пока Катерина знакомила детей с любовником, Адам смог полюбоваться прекрасным видом.
На Антонелле было необыкновенное, какое-то мерцающее темно-синее платье из шелка, облегавшее изящную фигурку мягкими, стекающими складками. Плечи, руки и спина оставались голые, а глубокий вырез на груди волновал, манил и обещал большие неприятности. Убранные со лба волосы дерзко обнажали шрамы и свободно падали на плечи.
Должно быть, он таращился на нее, как полный идиот, потому что в какой-то момент подошедший сзади Гарри тихонько шепнул на ухо:
— Что, поймал Бога за работой?
Приятное времяпрепровождение в немалой мере обеспечивали внимательные официанты, стараниями которых высокие витые бокалы практически не оставались пустыми. Синьора Доччи выглядела великолепно в изумрудно-зеленом платье, яркий, смелый цвет которого соответствовал ее настроению. Немного не в духе — да и то лишь в присутствии Адама — был только Маурицио. В исходящей от него жаркой волне враждебности плавились воспоминания об их недавнем добром согласии. Подумать над причинами такой перемены он не успел — на террасе появилась Мария с известием, что гости уже собираются. Синьора Доччи отправилась встречать их в холл. Вместе с ней пошли ее дети и внуки.
— А вот сейчас Доччи будут улыбаться и притворяться одной сплоченной семьей, — немного неуместно, как показалось Адаму, заметил Риккардо.
Репутация праздника оправдалась в полной степени и без каких-либо усилий с чьей-то стороны. С самого начала стало ясно, что люди приехали развлечься и получить удовольствие. Большинство гостей прибыли в первые полчаса, и вскоре человеческий поток перекатился с верхней террасы на среднюю, а со средней на нижнюю. Со стороны картина выглядела идиллической: хорошо одетые пары, неспешно прогуливающиеся в меркнущем свете дня на фоне уходящих вдаль холмов и под аккомпанемент струнного квартета.
Отведя брата в сторонку, Гарри сбивчиво сообщил, что познакомился с изумительной женщиной. Тот факт, что она была замужем, большого значения, с его точки зрения, не имел, и он тут же исчез — менять кое-что в посадке гостей.
Синьору Доччи он обнаружил на террасе, где она обсуждала что-то с пожилой четой. Воспользовавшись его появлением как предлогом, она отвязалась от собеседников и, взяв Адама под руку, потянула в сторону.
— Куда идем?
— Куда угодно, только бы подальше отсюда.
Пока спускались по ступенькам, синьора Доччи объяснила, что мужчина, с которым она разговаривала, друг Маурицио, бывший с ним в одном партизанском отряде. И как многие другие партизаны, отличившийся не столько боевыми подвигами, сколько грабежами фабрик, разрушенных немцами при отступлении. Именно участники итальянского подполья, первыми оказывавшиеся там, где надо, нередко устанавливали контроль над черным рынком. Сначала они прибрали к рукам обувь в Поджибонси, потом шляпы в Импрунете.
— Он, — синьора Доччи едва заметно качнула головой в сторону бывшего партизана, — заявился к нам с образцами и одного, и другого. Цены были смешные. — Она усмехнулась. — Такие вот у нас герои. Посмотрите на них теперь — никакой разницы.
— А как же Маурицио? — спросил Адам.
— Скажем так, нам он ничего не продавал.
Синьора Доччи с улыбкой кивнула руководителю струнного квартета. Они остановились у балюстрады, глядя на нижнюю террасу. Темнело, и от холмов вдалеке остались только силуэты.
— Все так быстро меняется.
— Что?
Она, конечно, имела в виду не пейзаж. Средневековые крестьяне отнюдь не выглядели бы здесь неуместно.
— Мир. Хотя, может быть, так думают каждый век.
— Может быть.
— Грядут большие перемены. Я вижу их повсюду — в музыке, театре, кино… Взять хотя бы ту скульптуру Гарри. Вы видели что-то подобное? Не слушайте политиков, всегда смотрите на художников — они первыми говорят нам, куда мы идем.
— Вы с ним разговаривали?
— С Гарри?
— Дело в том, что я не впервые слышу такого рода аргументы.
Она рассмеялась:
— Нет, этот — мой.
К ним свернула проходившая мимо парочка. Синьора Доччи представила Адама, но после короткого обмена любезностями парочка, уловив завуалированный намек хозяйки, удалилась.
Некоторое время синьора Доччи молча водила тростью по гравию, потом подняла голову.
— У вас есть дар, не растратьте его впустую.
— Вы все-таки разговаривали с ним.
— Он прав. Вы чувствуете то, чего не чувствуют другие.