Дикий. Его неудержимая страсть
Шрифт:
Глава 25
Марина
Как бы я ни заставляла себя не волноваться, не смотреть на процесс боя и не испытывать тревогу, ни черта не получается. Зачем я только пошла сюда? Знала же, что опять буду как на иголках, и вот… в подтверждение моих слов, сердце колотится как ненормальное, глядя на то, как этот Хукер или как там его, бьёт Матвея кулаком прямо в голову. Удар за ударом. Методично и с такой силой, что кажется может проломить ему череп.
— Господи, да остановите его кто-нибудь!?
Оказывается,
Кешнов, тряхнув головой, поднимается и несколько раз моргает. Не могу понять, что не так. Вроде бы все как всегда. Он усмехается, в своей игривой манере выводя соперника на эмоции, перескакивает с ноги на ногу, даже мне подмигивает, но что-то в его движениях настораживает.
Кешнов отходит назад, упирается ладонями в колени, чтобы отдышаться, но при этом улыбается.
По очередному свистку эти двое снова схватываются, но уже через секунду Матвей вновь получает от соперника. На этот раз в живот. У меня внутри все в камень сбивается, опаляя острой режущей фантомной болью. Да что ж за??? Подскакиваю с места, абсолютно наплевав на недовольные возгласы сидящих позади.
Ладони леденеют, и от нервов я начинаю заламывать пальцы.
Лихорадочно впиваюсь глазами в Кешнова, пытаясь понять в чем дело. Всегда мастерски отточенные движения сейчас какие-то нечеткие. Взгляд гуляет, расфокусированный.
Под мой одуревший пульс, отдающийся эхом в ушах, ему удаётся каким-то образом вывернуться из захвата противника и несколькими ударами сначала в лицо, а потом ногой в грудь отбросить его на пару метров на пол. Слава Богу. Хотя… он что сейчас пошатнулся, или мне показалось?
Безотрывно наблюдаю за тем, как Матвей быстрым шагом подходит к Хукеру. От него адреналин хлещет почти ощутимый, несмотря на странные телодвижения. Перевернув парня на живот, делает локтевой захват и начинает его душить, пока тот, покраснев от напряжения и отсутствия кислорода, трижды не стучит по мату.
Облегчение с треском разрывает жгут, сдавливающий ребра все те минуты, пока шел бой. Провожу рукой по волосам, медленно выдыхая, но при этом оставаясь стоять как вкопанная и смотреть на Матвея.
Народ, удовлетворенный зрелищем, вопит, подпрыгивает с мест, рефери, обхватив Кешнова за запястье, поднимает его руку вверх, знаменуя победителя сегодняшнего вечера.
И только сейчас я понимаю, что не так. Я ведь выучила черты до боли любимого лица буквально в мелочах. Знаю, когда он улыбается, как заостряются скулы, когда злится. Знаю довольный наглый прищур и полный сосредоточенности взгляд, когда обдумывает что-то. Поэтому заметить неестественно расширенные зрачки лично для меня не составляет проблемы. Я слишком хорошо помню выражение лиц тех, кто сидел на наркотиках. Их блуждающие взгляды, в которых смешивались блаженство и некая потерянность.
Мне кажется, я дышать перестаю, пытаясь понять как и почему? Он ведь не принимает ничего. Зачем сегодня? Для чего?
Кешнов раскидывает в стороны руки и, закинув голову назад, трясет ею и победоносно смеется. Публика начинает муравьями
Я слишком хорошо знаю историю его семьи, чтобы поверить, что он вдруг самолично понюхал что-то или принял. Матвей к себе на метр не подпускает наркоманов. Находясь в какой-то прострации, обвожу глазами светлый зал, суетящийся народ, пытаясь собрать мысли, но не получается. Все, что я могу, это просто следить за счастливым Кешновым, пожимающим руки всем и каждому, пока спускается вниз из октагона. Его треплют по плечам, хлопают по спине, а он отвечая каждому довольной улыбкой, вдруг обнимает какую-то брюнетку за шею и притаскивает к себе. Она без разговоров оплетает его талию своей ручищей и начинает вести в сторону раздевалок.
Знаете, бывает такой момент, когда сердце начинает биться тяжело и словно загнавшись? Когда происходящее вокруг воспринимается чьей-то выдумкой, коверкающей реальность.
Я смотрю вслед Матвею, отчетливо осознавая, что стою на разгоряченных углях, и стоит сделать несколько шагов вперед, как я пройду по ним и упаду в непроглядную пропасть. А что мы делаем, когда стоим над обрывом? Правильно. Испытываем судьбу и подходим все ближе и ближе, в эгоистичной попытке доказать себе, что именно я не упаду. Так, как я сейчас.
Не чувствуя пола под ногами, направляюсь вперед, с каждым сделанным шагом ощущая, что там за дверью находится та самая пропасть, которая затянет меня вниз и раз и навсегда прекратит мое существования. Кажется, окружающие идут совсем в другую сторону, раз за разом отталкивая меня назад, словно не подпуская ближе, но я не чувствую абсолютно ничего. Ноги привыкли к жару углей, и сейчас как будто точно зная, что меня ждет впереди, я просто делаю эти последние шаги. Мир вокруг превратился в этот узкий коридор со сдвигающимися стенами и опускающимся потолком.
Подсознательно я уже знаю, что меня ждет, но до последней секунды стараюсь не думать. Мысли материальны и имеют свойство превращать фантазии в реальность, поэтому я гоню их подальше. Просто шаг вперед, второй, третий. По телу холодная дрожь, как перед прыжком в неизвестность. Запертая дверь. Последний уголек, поворот ручки вниз, и… мой полет в пропасть.
Я ведь догадывалась, что увижу здесь. Чувствовала, а все равно каждую клетку пронзает такой болью, что становится невыносимо. Где-то очень глубоко я всегда знала, что однажды упаду. Но не думала, что столкнет меня именно ОН…
Матвей стоит боком к двери, в его руке бутылка с водой, которую он пьет жадными глотками, а со спины его обнимает ушлая девка, безнаказанно блуждая своими грязными руками по голому, влажному после боя торсу и уже собирается забраться под резинку шорт, когда Кешнов поворачивает на меня голову. Вероятно, хотел послать, посмевшего помешать идиллии, но замирает. Пару секунд всматривается в мое лицо, медленно моргает, потом поворачивает голову на даже не смутившуюся шалаву и снова на меня. — Ри? — секунда, две, три, опять непонимающий взгляд на брюнетку, — А ты тогда кто?