Дикий. Его неудержимая страсть
Шрифт:
— Обо всем и многократно!
— Сделай одолжение и объясни еще раз, — серьезные глаза щурятся.
Киваю. Хорошо, если он так хочет услышать самые банальные вещи, то пожалуйста.
— Я устала быть удобной, — говорю на выдохе. — Устала быть понимающей. Быть просто куском мебели, который можно иногда трахать, и не считаться с моими просьбами, — ноздри Матвея расширяются, уголок губ нервно дергается, но я скажу все, о чем он сам так настырно просит. — Я устала от того, что начала забывать, как это засыпать со своим мужчиной. Как ужинать с ним вместе, смотря какой-нибудь идиотский фильм. Как проснуться утром и не обнять холодную пустую подушку, а прижаться к тебе
— Рина, я работаю, — ответ просачивается сквозь плотно сжатые зубы. — Твоя Ася и ее пацан учатся, и все, о чем им нужно заботиться, это как не обосраться на экзамене. А у меня до хрена проблем, которые сами себя не решат, а если их не решу я, они нас с тобой загонят на дно.
— Да мы уже на дне, — не выдерживаю и развожу руками. — Ты уверен, что дело только в работе? Я ведь не слепая и все прекрасно вижу!
— Что ты видишь?
— Вижу, как тебе нравится все это. С каким блеском в глазах ты дерешься, а потом утопаешь в признании и славе. Как весь светишься, когда выходишь на ринг под ошалелый свист и скандирование этого долбаного "Кэш".
Как же я ненавижу это прозвище! Всеми фибрами души!
— У меня долги, Рина. И на ринг я выхожу только из-за них!
— Да неужели? Если бы дело было только в долгах, ты бы взял деньги, которые я тебе предлагаю. Обрыл бы все вокруг и нашёл нормальных, хороших бойцов. Но ты делаешь это сам и не говори мне, что тебе это не нравится. Ещё как нравится, потому что человек не будет делать то, что ему противно. Тебе далеко непротивно сидеть в клубах с этими моральными уродами, на чьих коленях каждый раз находятся новые бабы, и корчить из себя подобного им. Ты тащишься от того, что уважаем ими и что тебя стали звать в те места, куда раньше дорога была закрыта.
— Я тебя каждый раз зову с собой, но ты сама выбираешь оставаться дома.
— Конечно выбираю, потому что проводить столько времени в компании людей, которые мне противны, никогда не стану. Для них же нет ничего святого. Ни семья, ни жена и дети их не держат. Они сорят бабками, считая себя царьками мира сего. И ты становишься таким же! Похожим на них. Не замечаешь, как скатываешься на их уровень. Тебе кажется, ты поднимаешься выше, но не в моих глазах.
Теперь выдыхает Матвей, нервно проводит ладонью по волосам и резко сокращает между нами расстояние.
— Я говорил тебе, что это временно. Необходимая мера. Я разберусь, и все будет как раньше. Я же для нас все это делаю, Рина, для тебя и меня. Я люблю тебя!
Отчаянно мотаю головой, задирая ее, потому что он уже стоит прямо передо мной так близко, что меня уносит родным и близким запахом. К горлу подступает спазм, а в глазах собираются слезы.
— Любишь. Любишь, как привычную часть жизни, а не той любовью, которая когда-то вызывала в тебе огонь. Мы хотим с тобой разных вещей. Мне не нужны тусовки, мерс твой, все эти сумасшедшие будни. Сколько тебе раз повторять? Я тебя хотела. Тебя, — собравшиеся и долго хранившиеся в ящике откровения прорываются наружу. — Кататься на байке, в глаза твои смотреть, сидя на нем и разделяя бутылку пива на двоих, — больше не удерживаясь, из уголков начинают стекать слезы, стоит вспомнить, как нам было хорошо вдвоем в нашем маленьком сумасшедшем мире,
Меня начинает трусить после всего высказанного. Никогда раньше не открывалась настолько, чтобы выворачивать себя наизнанку, оголяя внутренности и становясь ранимой. Даже Матвею. Считала, что если открыть все, значит показать слабость. И сейчас именно это и происходит. Чувствую себя слабой и незащищенной. Становится дико больно и хочется закрыться в скорлупу как и раньше, чтобы не испытывать этих отвратительных эмоций.
Из глаз Матвея исчезает ярость и огонь. Он смотрит на меня долго-долго, а потом поднимает руку и стирает со щек слезы.
— Ри, все не так. Если бы ты была просто удобной, я бы уже давно перестал быть зацикленным на тебе, и ничего бы меня не остановило перед тем, чтобы уйти в полный кураж, бухать и трахаться.
— Ты уже на половине пути к этому всему, — говорю тихо, дрожа от прикосновения любимых пальцев, — и не заметишь как в один из дней рядом с тобой окажется другая.
— Нет. Есть мы с тобой!
Качаю головой, отворачиваясь и оплетая себя руками.
— Нас больше нет, Матвей. Нас нет.
Шумно выдохнув, Кешнов вдруг обхватывает мое лицо горячими ладонями и начинает покрывать лихорадочными поцелуями заплаканные глаза и щеки.
— Есть. Есть, Рина, — находит мой рот и глубоко целует. На языке расплывается до боли любимый вкус с примесью соли, но я не отвечаю. Не могу…
Сильные руки до хруста сжимают меня, пальцы путаются в волосах, я же как будто не я вовсе. Всегда так остро реагирующая на даже легкое его прикосновение, сейчас испытываю только тяжесть и огромную пустоту, потому что знаю, что если прощу, все равно ничего не изменится. Я просто вдыхаю его запах, позволяя гладить себя, шептать что-то, целовать. Можно было бы сказать, что я таким образом запоминаю его, но нет. Я просто существую в этот момент, ведь забыть все, что было между нами, невозможно. Самые лучшие моменты в жизни не забываются. А они были у меня только рядом с ним…
Спустя несколько секунд Матвей, не получив ответной реакции, отстраняется, и мне сразу же становится холодно. Тяжело дышит, смотря мне прямо в глаза, а потом закидывает назад голову и стоит так какое-то время. Вена медленно пульсирует на массивной шее. Знаю, что ему тяжело. Но это временно. В ритме его жизни все очень скоро пройдет и забудется.
Не знаю, сколько мы так стоим. Несколько секунд или минут. Счет времени потерялся. Наверное, просто пытаемся удержаться на поверхности, барахтаясь как утопающие в реке с быстрым течением. Первой нарушаю это бессмысленное барахтанье я.
— Тебе пора, Матвей.
Кешнов опускает голову, снова встретившись со мной взглядом. С секунду пробегается им по моему лицу, а потом разворачивается и идет к двери. На выходе из зала останавливается и бросает через плечо:
— Я не отпущу тебя, Рина.
Входная дверь хлопает, а я прикрываю глаза, оседая на диван. Ненавижу слезы. Ненавижу… Но они не переставая текут по лицу, а я не могу их остановить. Чувствую себя жалкой и пустой, как будто что-то важное только что покинуло мое тело, оставив его пустой оболочкой.