Дикки-Король
Шрифт:
— Люди, которые работают даром… — заметил мсье Герен, покачивая седой головой и жуя ус. («Способны на все», — подразумевал он.)
Полину сильно расстраивало то, как они ко всему относились.
— Но разве… в определенном смысле… мы сами не даром оказываем услуги? — дрожащим голосом спросила она. Эти слова вызвали всеобщее негодование.
— Да у нас с ними нет ничего общего!
— Мы занимаемся художественной деятельностью…
— Мы же не строим из себя святых!
— Мы это делаем по своей воле… Из любви к музыке…
— Дикки существует! А их туманные идейки…
И дело уладилось очень быстро. Было решено, что все соберутся завтра, к трем часам («Во время обеда», —
Когда Полина собралась уходить, настроение группы фанатов явно приняло воинственный характер. Полиция, вмешательство, священные права фанатов, поход на замок, справедливые требования — это все шумно обсуждалось, и результат даже превзошел ее ожидания. Всем казалось очевидным, что они увидят Дикки. Симона и Мари взяли на себя задачу позвонить повсюду, где мог находиться ничем не занятый фанат, так как Жанина слишком измоталась, чтобы поднимать трубку. Мсье Морис будет координировать транспорт.
— Полиночка моя, ты сделала доброе дело, — сказала Жанина, улыбаясь сквозь слезы. — Ты правильно поступила, что приехала нас предупредить. Ты, может быть, спасла клуб, дорогая моя…
В деревню Полина вернулась одна, на автобусе.
«Неужели я что-то спасла?»
Наверное, ей следовало бы гордиться этим. Она гордилась тем, что состоит в клубе, что создала его секцию, пусть скромную. Это была ее инициатива, ее выбор, первый поступок, который лег в основу характера Полины-девушки, Полины-личности… Написав Дикки, организовав отделение клуба в Антверпене, она совершила поступок смелый, поступок неожиданный. И была вознаграждена за это. Она, может, спасла жизнь и Клоду. Клоду, который оказался более грубым и вместе с тем более ранимым, чем она думала. Утешился ли Клод? Все-таки нет. Но он, без сомнения, смирился. Тот вечер, когда он покидал турне, возвращаясь к своей работе, в свой дом, уже был отречением.
Она не упрекала себя. Полина знала, что слишком молода, чтобы помочь ему. Слишком молода, чтобы понять все, что творилось вокруг нее; но не так молода, нет, не так молода, чтобы сказать себе, что в мире есть много вопросов, которые надо решать. Но достаточно юна, достаточно невежественна, и решительна, и мудра, чтобы сказать себе, что она решит эти вопросы. Все до одного. Когда придет время.
Она вышла из автобуса. И пешком пошла в замок…
Спустя несколько часов фанаты опять собрались, и вновь прибывшие спорили с ними; граф вызвал по интерфону Джо.
— Жорж! Это вы впустили их?
— Мсье, я спрашивал об этом мсье Хольманна, который велел мне избегать скандала.
— Называйте меня «господин граф»! — заорал в аппарат Жан де Сен-Нон.
— Господин граф, — с явно подчеркнутым оттенком иронии повторил Джо, — я спрашивал об этом…
— Кто вас просил проявлять эту инициативу?
— Сам мсье Хольманн, господин граф. Правда, я не сказал ни о выключенной воде, ни о собаках, но я уверен, что ему это не понравится…
Внезапно графа охватило чувство горечи и бессилия. Когда он связался с Хольманном, он не предвидел, что ему придется сдавать две трети замка какой-то секте, быть вынужденным деликатничать со своим шофером и — есть же предел всему! — терпеть фанатов на своих землях, под собственными окнами!
— Послушайте, Жорж, наверное, нет необходимости сразу же сообщать ему об этом… Не могли бы мы добиться того, чтобы эти люди ушли?..
— Я, конечно, попытаюсь, господин граф. Но если возникнет шум, мне придется…
— Хорошо, хорошо, —
Он так и не понял, что принятый Жоржем покровительственный тон являлся местью ему. Сколь бы забавным это ни казалось, граф считал, что его обожает вся оставшаяся у него прислуга. Они бранятся, конечно, но по-семейному. Он закрывает глаза на то, что его прислугу на две трети оплачивает Хольманн. Официально мизерные зарплаты он выплачивает этим людям потому, что они «всей душой преданы замку», как писала в своих книгах графиня де Сегюр [10] . Ему хочется в это верить, он и верит. Жорж, которого ему подсунул Хольманн, родился в Марселе, и с замком его ничто не связывает. Садовник Этьен, горничная Маривонна происходят из других мест, и у них тоже нет никакого особого повода быть привязанными к графу. Однако живут они в Сен-Ноне, на священной земле его воспоминаний, в замке XV века, восстановленном в начале XVIII века; в нем всегда жили семьей, в которую как бы входит и прислуга, потому Жан де Сен-Нон не сомневается, что она готова расплачиваться за эту честь понижением собственной зарплаты.
10
Графиня де Сегюр (1799–1874) — французская писательница, автор сентиментально-дидактических книг для детей.
Легенду, которую поддерживает Хольманн, будто он добрый и живущий далеко дядюшка, граф считает очень правдоподобной, даже правдивой. Он уверен, что и сам Хольманн, тайно заполнивший подвалы замка ящиками и тюками, должен чувствовать, что ему оказывают не услугу, а честь. Их сделка похожа на морганатический брак; необходимо соблюдать осторожность, но граф уверен, что где-то далеко, за морями, среди знакомых Хольманна, таможен и авиарейсов, в том мире, которого Жан де Сен-Нон не знает и знать не желает, кто-то с удовольствием потирает руки, что его приютили в подвалах замка де Сен-Нон.
В конце концов графа оскорбляет только отсутствие уважения: даже не гнусность отца Поля, сына лавочника Поля Жаннекена, этого мелкого торговца, который отправился искать свое учение в Америку (!) к некоему Джонсу (эта фамилия Джонс почти столь «изысканна», как Дюпон!), а его непочтительность. Если бы его «детям счастья» сдали какой-нибудь старый санаторий или заброшенный завод, то ему и это сгодилось, бы. Вначале граф тоже был любезен насколько было возможно: он даже был готов предложить юным ткачам образцы гобеленов! «Это будет нерентабельно, старина», — сказал ему Поль. Рентабельно! Старина! И это «духовный отец»! А теперь этот певец! Почему не телевидение? Почему бы не поставить в парке палатки? Рекламные зонтики? Поль хотел бы переоборудовать пруд в бассейн. Ни за что! Никогда! И все это для того, чтобы он лицезрел перед своей псарней «фанатов» в купальниках! Пусть Хольманн говорит что хочет, он, граф, пойдет до конца. Он выпустит собак, спустит пруд, велит (да, это мысль!) опрыскать сосны сильным инсектицидом, сделает все, что угодно, но больше не потерпит в своем доме певца! Певца здесь не будет!
Вдруг группа фанатов, на которую он смотрел, не замечая их, зашевелилась. Их было человек сорок. Они прошли мимо псарни, под яростный лай собак (это вызвало на лице графа легкую улыбку) и свернули за угол северного фасада. Они направлялись к парадной лестнице. Граф поспешил из комнаты и бросился в кабинет, откуда, высунувшись из окна, мог видеть главный фасад. Пока он осторожно, чтобы не привлекать внимания скрипом ржавых ручек, открывал окна, группа приблизилась к подножию лестницы.
Джо встретил цепочку фанатов, которые поднимались из сосновой рощи к парадному входу, чтобы соединиться с подходившими со стороны дороги. Их будет ровно пятьдесят, как и было предусмотрено. Со смеху умрешь! Беспокоиться ради этого!