Дикое поле
Шрифт:
Илья только ухмылялся, работал ложкой да прихлебывал из кружки бражку, поднесенную хозяином. Тархов успокоил корчмаря: в Пинске ничего такого они не видали и разговоры о бунте сплошное вранье, — а потом подробно рассказал о ценах на разный товар. Сам он поинтересовался, не шалят ли на дорогах и почем здесь нынче мера овса для лошаденок.
Поужинав, поднялись наверх. Перед тем как лечь, Павлин отправился проведать лошадей. Пройдя через слабо освещенный луной двор, он свернул за угол конюшни и трижды гукнул, подражая крику филина. В ответ из зарослей за плетнем
— Ну вот. — Он поглядел на попутчика. — Бог даст, завтра доберемся до Смоленска. Там и заночуем.
— Хорошо бы, — согласился Илья. Он тоже разделся, улегся на лавку и задул лучину.
Под утро их разбудили вопли хозяина, причитания его жены и топот ног внизу. Сквозь щели в ставнях пробивался серый предрассветный сумрак. Где-то прокричал ястреб, суля ясный день и возвещая о начале своей охоты на пернатую мелочь. Глаза еще слипались от сладкого сна, и вставать не хотелось, но вопли не умолкали.
— Пожар, что ли? — Павлин поднял голову и прислушался.
— Не похоже, — отозвался Илья. — Воют, как по покойнику… — Он сунул ноги в сапоги, накинул на плечи кафтан и выскочил за дверь.
Тархов не успел даже потянуться, как попутчик вернулся. Лицо его было хмурым:
— Беда, Прохор! Коней свели ночью!
— Что? — Павлин даже подпрыгнул и как был, босой и в исподнем, бросился во двор.
Бледный, заспанный хозяин метался около пустой конюшни. Его жена причитала на крыльце, а по двору бестолково сновали другие постояльцы, тоже оставшиеся безлошадными.
— Товар?! — выпучив глаза, заорал Тархов и схватил хозяина постоялого двора за грудки. Рванул так, что у того затрещала рубаха и голова замоталась, как у тряпичной куклы. — Товар цел?! Кони где? Убью!
Хозяйка завизжала от ужаса, к Павлину кинулись постояльцы и успевший спуститься вниз Илья. Повисли на руках, оторвали от хозяина, увели в сторону и начали увещевать:
— Он же не виноватый, у всех коней свели, не только у тебя! Товар цел, амбар не тронули.
Стрелец покорился, дал себя увести и посадить на лавку. Обхватив голову руками, он застонал:
— Разорение какое, Господи! Что купцу скажу? В кабалу теперя идти?
— Ах, чтоб их в мать… — Илья зло сплюнул. — И надо было им сюда заглянуть! Нет бы, еще день обождали.
— Чего теперь делать? — Павлин поднял на него полные слез глаза.
— Новых коней покупать.
— Да? А на какие шиши? Хозяйскую выручку тратить? И как теперь с товаром? На горбу тягать до Москвы?
— Надо добыть хоть ледащую лошаденку, — настойчиво повторил Илья.
— Красть мы не обучены, — хмуро буркнул стрелец. — Где ее добудешь? Теперь надо договариваться, чтобы хозяин товар на сбережение принял.
— Добудь хоть какую животинку, — упрямо твердил попутчик. — Нам бы только до одного места добраться. Это тут, недалеко. А там будут нам лошади. И товар свой заберешь, и до Москвы доедешь.
— Ладно. — Павлин тяжело поднялся. — Слезами горю не поможешь, а в доме вещички без призора осталися…
«Ловко Фрол сработал, — подумал он, глядя, как постояльцы роют носом землю, надеясь найти следы своих пропавших лошадей. — Только бы его не поймали, не то забьют до смерти. Мужики, они на конокрадов лютые».
Одевшись, стрелец перекусил, взял свою суму и отправился искать лошадей. Илья остался на постоялом дворе: он обещал сговориться с хозяином о сбережении товара.
Вернулся Павлин в середине дня. Он притащил за веревочную узду низкорослого крестьянского маштачка с выпирающими ребрами и грустными глазами.
— Вот, лучше не нашлось.
— М-да. — Илья обошел вокруг маштака, с кислой миной разглядывая облезлый хвост, разбитые копыта и свалявшуюся шерсть. — Хоть бы второго купил.
— Нету, — сердито буркнул Павлин. — Насчет товара договорился?
Услышав утвердительный ответ, он немного смягчился, но все же сам переговорил с хозяином постоялого двора. В том, что лошадей здесь достать невозможно, Илью лучше всего убедили завистливые взгляды оставшихся безлошадными проезжих и предложения перепродать дряхлого одра. За него предлагали цену хорошего жеребца. Но он отказался.
После обеда кое-как вдвоем взгромоздились на одра и погнали его по дороге на Смоленск. Под тяжестью огромного стрельца маштачок приседал и всхрапывал, но трусил тряской рысцой, шлепая разбитыми копытами по сухой, выжженной зноем земле. Вскоре начались знакомые места. Тархов вертел по сторонам головой, узнавая непроходимые дебри, в которые он забирался на ночлег. Тут недалеко и затерявшаяся в лесу могилка Терентия Микулина. Заехать бы, поклониться, да нельзя сейчас сворачивать.
Однако сидевший впереди Илья сам дернул веревочные поводья и заставил маштачка повернуть. Но не налево, где стрельцы похоронили гонца, а направо. Сердце Павлина сжало нехорошее предчувствие: уж не к болотному ли гнезду разбойничков ладится его попутчик? А ну, как оно не сгорело, и там сейчас остался кто-то из тех, кто приезжал в ту страшную ночь на постоялый двор Исая? Тогда каюк! Если после ночной схватки в корчме его могли не запомнить, то уж после их налета с Иваном на охотничий домик точно узнают.
— Куда это мы? — толкнул он в бок Илью. — Лес кругом.
— Ничего, не бойся, — усмехнулся тот. — И в лесу жилье бывает.
«Не добраться, видно, нам до Вязьмы, — с тоской подумал стрелец. — Придется Илюшку придушить, забрать его вещички, и давай ноги в руки. Купить под Смоленском коня и гнать в Москву… Да, но как быть, если он должен своим что-то передать на словах?»
А под копытами маштачка уже хлюпала гать, проложенная по болотистой низинке. Тархов еще больше приуныл. По всему получалось, что каждый из седоков маштака едет на верную гибель, с той лишь только разницей, что один из них знает об этом, а другой даже не подозревает о грозящей опасности, приближающееся с каждым шлепком разбитых копыт старого одра. Впрочем, нет, — гибель грозит обоим, но только один останется в живых.