Дикое поле

Веденеев Василий Владимирович

Он схватился за рукоять пистолета, торчавшего за поясом, но передумал. Нельзя стрелять! Он и так помог Войтику, а сейчас вмешаться в поединок практически нет возможности. Слишком велико расстояние для прицельного выстрела: пуля могла поразить любого из дуэлянтов, постоянно менявшихся местами.

Увидев совсем рядом откос, полого уходивший к реке, пан Марцин повеселел. Делая один ложный выпад за другим, он закружил возле Войтика, старательно добиваясь, чтобы тот оказался спиной к откосу и начал отступать к воде. Наконец ему это удалось.

— Пан любит танцевать обертас? —

зорко следя за каждым движением противника, процедил он. — Не хочет ли пан сейчас поплясать?

Но Войтик проявил упрямство, никак не желая делать то, что должен был делать, следуя правилам и общепринятым законам боя на саблях. Он как бы внезапно вспомнил наставления Казимира и неожиданно для пана Марцина прыгнул вперед, вместо того чтобы отступать. Прыгнул — и нанес мощный удар!

Гонсерек едва успел подставить клинок, прикрыть им голову и грудь, иначе острая сталь в руке Войтика раскроила бы его от плеча до пояса. Такой прыти он никак не ожидал и, даже немного растерявшись, упустил инициативу. А Войтик смело атаковал, наскакивал, как драчливый петух, и шаг за шагом теснил пана Гонсерека к середине моста. Сходясь с ним грудь в грудь, он отбрасывал его все дальше и дальше от откоса и грозил прижать к широким деревянным перилам, полностью лишив свободы маневра. Это уже сулило встречу с несговорчивой безносой дамой, закутавшей кости в белый саван.

Отчаянно отбиваясь, Марцин применил не раз выручавшие его финты и попытался заманить противника к противоположному откосу, но Войтик вовремя разгадал его замысел и не поддался.

— Так его, так! — шептал Казимир. Он раздвинул ветви кустов, чтобы лучше видеть происходящее на мосту.

Войтик будто услышал. Он вновь атаковал, нанося удар за ударом, постоянно сходился с Гонсереком вплотную, заставлял его тратить много сил, чтобы удержаться на ногах, сохранить равновесие. Со стороны казалось, что наскоки Войтика пока не принесли результата, что пан Марцин стоит как скала, отражает атаки и даже переходит в контрнаступление, но опытный глаз Чарновского уже уловил момент перелома в поединке и приближение конца. И конец не замедлил себя ждать.

— Как пляшется пану? — спросил Войтик и в очередной раз заставил Марцина отступить еще на несколько шагов.

Тот не ответил. Стиснув зубы, он думал, что проклятый лайдак заставляет его бороться, а не действовать клинком. Какая-то мужицкая драка, но не бой на саблях. Войтик тяжелее и сильнее физически, поэтому Гонсереку стоило немалого труда отжимать от себя его клинок. Но следовало признать, такая тактика не давала ему возможности воспользоваться свободой маневра и раскроить противнику череп.

Отскочив, Марцин неожиданно ударился спиной о перила моста и скорчился. Но нет худа без добра! Оттолкнувшись от перил, он бросился на Войтика, который опустил клинок, чтобы дать противнику возможность вновь занять боевую позицию. К черту благородные замашки, надо срубить лайдака, пока он не успел поднять свою саблю!

Но Войтик оказался быстрее. Крутнувшись волчком, он очутился слева от Гонсерека и всадил ему в бок саблю. Мгновенно выдернул ее и отступил на шаг, еще не веря случившемуся. Неужели поединок закончился, и

он вышел из него победителем?

Пан Марцин вздрогнул, жутко побледнел и мягко осел на щелястый, покрытый грязью настил моста. Его ослабевшие пальцы разжались и выронили оружие.

Войтик расширенными глазами глядел на струйку крови, вытекшую из-под неподвижного Гонсерека. Сдавленно вскрикнув, он в испуге попятился: ему вдруг показалось, что безжизненно вытянутая рука шевельнулась, а пальцы скрючились, словно пан Марцин хотел схватить недавнего противника, оказавшегося более счастливым, и утянуть за собой в могильный холод небытия.

Еще один шаг назад, и Войтик, размахивая окровавленной саблей, побежал туда, где стояла его лошадь. Поймал повод, вскочил в седло и плашмя ударил по крупу клинком, оставив на шерсти темную полосу кровавого следа. Через минуту он уже скрылся за поворотом.

— Совсем ошалел, — Чарновский проводил его взглядом и направился к мосту. Разбойники его не интересовали, он хотел знать, что стало с Гонсереком.

Увидев лежавшего в луже крови пана Марцина, лекарь опустился возле него на колени. «Неужели убит? Ну, Войтик, какой же ты болван! Мог бы немного придержать руку».

Казимир припал ухом к груди Гонсерека, уловил слабое биение сердца и облегченно улыбнулся:

— Живой!.. Однако не стоит терять время, вон из него уже сколько натекло.

Он расстегнул свой черный кунтуш [11] , достал спрятанный на груди кусок чистого полотна, разорвал его на полосы и принялся умело перевязывать раненого, бормоча себе под нос, что рану можно осмотреть потом. Раз пан сразу не отдал Богу душу, получив такой удар саблей, то, надо надеяться, не успеет ее отдать в ближайший час или два.

11

Кунтуш — верхняя одежда у поляков

Закончив перевязку, лекарь сходил за повозкой и уложил в нее потерявшего сознание пана Марцина. Усевшись на передок, он хлестнул лошадь кнутом и покатил в город…

* * *

Вечером Казимир отправился к знакомому знахарю: надеялся купить у него необходимые ему травы, запас которых, как назло, недавно кончился. Стоявший на углу оборванец поплелся за ним следом. Он, как привязанный, тащился за паном Чарновским до предместья, где жил знахарь. Вскоре этот провожатый изрядно надоел лекарю. Остановившись, он подождал, пока оборванец приблизится, и спросил:

— Чего тебе нужно? Почему ты идешь за мной? Нищий стянул с головы драную шапку и поклонился:

— Я вижу вельможного пана лекаря? Пана Казимира?

— Да. Ты чем-нибудь болен и у тебя нет денег на лечение? Приходи завтра ко мне домой Я посмотрю, что с тобой.

Оборванец осклабился, показав гнилые зубы.

— Хвала пану Езусу, я здоров.

— Тогда чего тебе надо? — нахмурился Казимир и положил руку на рукоять сабли.

— Вельможный пан не пожалеет для бедного человека монетку? — заискивающе заглянул ему в лицо оборванец. — А я скажу нечто пану.