Дикое поле

Веденеев Василий Владимирович

— Говори. — Лекарь бросил ему мелкую монетку. Ловко схватив ее на лету, нищий сообщил:

— Пана ждут в корчме «Три петуха». Пан знает, где корчма? А то я могу проводить.

— Пан знает, — желая поскорее отвязаться от назойливого попрошайки, буркнул Казимир. — Кто ждет?

— Знакомый вельможного пана, но он не назвался. Он будет ждать до первой ночной стражи.

— Хорошо, вот тебе еще одна монета, и проваливай.

Получив подачку, оборванец исчез, а Чарновский медленно побрел к дому знахаря, раздумывая, кто его может ждать в корчме «Три петуха». Она стояла за городом, на дороге в Краков. Днем это место достаточно бойкое, но уже темнело, и стоило ли понапрасну

рисковать, отправляясь туда на ночь глядя? Впрочем, разбойники нападали и днем, от встречи с ними никто не застрахован.

Купив у знахаря травы, Казимир сложил их в большую сумку, вышел на улицу и остановился в нерешительности, идти в корчму или нет? Войтик его там ожидать не может: он уже заходил днем и во всех подробностях описал свои приключения. Естественно, прихвастнул, рассказывая, как расправился с разбойниками и лихо уложил пана Гонсерека. Конечно, простодушного и недалекого Войтика мучил вопрос: кто стрелял на дороге? Казимир уверил его, что помогло счастливое провидение — неизвестный путник оказал помощь попавшему в беду шляхтичу. Кажется, пай Войтик охотно принял объяснение за чистую монету и вполне поверил Чарновскому, что пан Марцин не устраивал засады.

Итак, если не Войтик, то кто? Прекрасные паненки не станут назначать свидание в грязной придорожной корчме, а те, кому он нужен по делу, могли прийти домой. С другой стороны, солнце еще не село и до темноты вполне можно успеть обернуться — часы на башне еще не скоро пробьют время первой ночной стражи. Кроме того, при нем сабля. И Казимир решил посмотреть, кто послал оборванца…

В корчме было сумрачно. Под низким деревянным потолком висело старое тележное колесо с прилепленными к нему чадно горевшими сальными свечами. К появлению нового посетителя хозяин отнесся без особой радости; он нацедил в глиняную кружку мутной браги, принял деньги и молча кивнул на свободный стол в углу. Казимир сел, поставил перед собой кружку и осмотрелся. Рядом сосали дешевое пойло несколько селян в заплатанной одежде, в другом углу быстро уплетал со сковороды мясо дородный мужчина, по виду приказчик. Серая кошка лениво бродила между столов и чутко прислушивалась к слабому шуршанию соломы, покрывавшей земляной пол.

— Не прикажет ли пан подать еще что-нибудь? — без особой надежды спросил корчмарь.

— Нет.

— У нас есть постоялый двор. Пан не думает переночевать? Найдется и хорошая девка, чтобы пану не было холодно.

— Ничего не нужно, спасибо, — отказался Казимир. Хозяин потерял всякий интерес к посетителю и отошел.

Устроившись поближе к очагу с тлеющими углями, он привалился спиной к бочке, и устало прикрыл глаза.

— Пан разрешит мне сесть рядом? — раздался чей-то голос.

Чарновский поднял глаза. Около стола топтался бедно одетый селянин с темным лицом, наполовину скрытым низко надвинутой войлочной шапкой, похожей на колпак. В руке у него была кружка.

Казимир молча подвинулся, давая ему место на скамье. Селянин сел, отхлебнул браги и тихо сказал:

— Какому Богу пан молится?

Уловив в голосе знакомые нотки, лекарь бросил на соседа быстрый косой взгляд.

— Истинному… Фрол? — чуть слышно, одними губами спросил он.

— Здравствуй, Любомир, — шепнул селянин. — У тебя в доме чужой человек, я не решился зайти.

— Правильно сделал, — глядя в сторону, тихо ответил Чарновский. — Все привез?

— Да.

Пан Казимир Чарновский, известный есаулу Паршину под именем Любомира, взял свою сумку и поднялся из-за стола. Здесь не место для разговора с тайным гонцом.

— У сосны, — шепнул он.

Выйдя из корчмы, лекарь быстро

миновал перекресток дорог с покосившимся деревянным распятием и свернул на неприметную тропку, которая вывела его к огромной, уродливо изогнутой, сосне. Рядом темнел заросший бузиной овраг. Из него тянуло сырым холодком и запахом прелых листьев. Вдали тускло мерцали огоньки города.

Через несколько минут на тропке появился Фрол, одетый селянином. За плечами у него висела тощая котомка.

— Все твои пожитки? — пощупал ее Казимир.

— Остальное спрятал в надежном месте, — успокоил его Окулов. — Мне приказано быть при тебе.

— Вот как? — Чарновский критически оглядел его и быстро решил: — Теперь тебя будут звать Матей. У меня в доме лежит раненый шляхтич, и надо помогать ухаживать за ним. Вымоешься, переоденешься и станешь моим новым слугой.

— Хорошо, — кивнул Фрол, — Долго он у тебя будет лежать?

— Надеюсь, — загадочно усмехнулся лекарь.

* * *

Пану Гонсереку казалось, что он провалился в ад, и злобные черти, радуясь, что очередной грешник попал в их руки, всаживали ему в бок раскаленные вилы, мерзко смеялись и хрюкали свиными пятачками, торчавшими на измазанных смолой мордах. Он пытался вырваться, отпихнуть противных тварей, но они вновь с диким хохотом ловили его. Опять появлялись вилы и вонзались в бок. Марцина поднимали на них и бросали в жарко дышащую огнем печь. И кто-то, невидимый за всплесками багрового пламени, голосом пана Войтика издевательски спрашивал:

— Ну как пану пляшется?

Начинала звучать жуткая музыка, и бедный пан Гонсерек, против своей воли, стучал голыми пятками по светившимся малиновым жаром кирпичам. А черти с грохотом сыпали в печь дрова, раздували огонь и калили вилы. Как ни старался Марцин увернуться от них, ничего не получалось. Боль прожигала внутренности, заставляла выворачивать нутро темной, кровавой блевотиной. Дьяволята жадно лакали ее, визжа и отпихивая друг друга.

Потом он вдруг заметил в глубине печи маленькую дверцу. Распахнул ее и очутился на берегу медленного черного потока. Нагнувшись над водой, Гонсерек не увидел своего отражения и попятился в испуге. Зачем он здесь, что его привело сюда? Карабкаясь по камням, он взобрался на высокий берег и упал лицом в горько пахнувшую полынью высокую траву. Вокруг царила ночь, и только далеко-далеко, там, где сходились земля и небо, сияла узкая полоска занимавшейся зари…

Открыв глаза, пан Марцин увидел, что лежит в постели. Рядом дремал на стуле незнакомый человек с узким загорелым лицом и длинными черными усами. Голова его склонилась набок, рот приоткрылся, жилистые руки сложены на животе. Кто это?

Напротив кровати огромный шкаф из темного дерева, около него широкий стол с какими-то склянками и медными ступками. Где он, почему лежит в чужой постели, одетый в чужую рубашку? Что произошло? Пан Марцин попробовал поднять руку, но жуткая боль пронзила бок, заставив застонать. Дремавший на стуле незнакомец тут же встрепенулся:

— Пан очнулся? Хвала Езусу Кристосу!

Он вскочил и шустро кинулся в смежную комнату, а вернулся уже вместе с высоким шатеном в строгой черной одежде. Его лицо показалось Гонсереку странно знакомым. Шатен осторожно положил ему на голову свою большую, прохладную руку.

— Кажется, жар спадает. Говорить можете? — Он наклонился, и Гонсерек совсем рядом увидел его зеленоватые глаза с узкими, как у кота, зрачками.

— Где я? — Пан Марцин с трудом ворочал непослушным языком.

— У меня. — Шатен убрал руку и улыбнулся. — Кризис, кажется, миновал. Теперь дело пойдет на поправку.