Дикое сердце
Шрифт:
— Эми, дорогая, что-нибудь случилось? — спросила Лоретта.
Глаза у Эми, еще более голубые на пылающем лице, казалось, стали больше, чем тарелки для пирога, стоявшие на столе. Свифт чуть не застонал.
— Н-нет, ничего, — пискнула она, что явно было самой большой ложью, которую ей приходилось произносить в жизни. — П-почему ты спрашиваешь?
Лоретта бросила взгляд на Охотника. Эми умоляюще посмотрела на Свифта. К своему ужасу, он почувствовал, как у него тоже начинает гореть шея, а потом жар охватил и лицо. Черт его побери, если он не краснел. Он откашлялся и провел рукой по волосам,
— Ну что же, если ничего не случилось, давайте приступим, — сказал он, бросив еще один понимающий взгляд, на Свифта.
Эми сняла шаль и повесила ее на вешалку. Подойдя к столу, она вытерла руки о свои юбки, выглядя такой виноватой, что любой дурак понял бы, почему. Голубые глаза Лоретты скользнули с кузины на Свифта. И тут как будто бы на дом напала какая-то зараза. Лоретта тоже стала стремительно краснеть. Только Охотник, казалось, не был подвержен этой болезни. Все еще ухмыляясь, он разложил по тарелкам четыре куска пирога и махнул рукой, приглашая всех к столу.
Все немедленно набили себе рты. Свифт что-то одобрительно промычал и откусил второй кусок.
Лоретта, явно недовольная, что никто не ведет за столом светской беседы, подняла взгляд от своей тарелки.
— Как испеклись те яблоки, что я тебе давала?
Свифт, как раз поглощавший очередной кусок пирога, подавился им. Все, включая Эми, повернули к нему головы, следя за тем, как он старается вздохнуть. Наконец, проглотив проклятый кусок и запив его глотком горячего кофе, он с трудом выдавил из себя:
— Прошу прощения.
Эми начала краснеть. Улыбка Охотника стала еще шире. Лоретта выглядела окончательно запутавшейся. Охотник встретился со Свифтом взглядами.
— Ну и как, ты выживешь после этого пирога?
— Дело не в лореттином пироге. — Свифт сделал еще глоток кофе. — Со мной все уже в порядке. Просто попало не в то горло.
Эми склонилась к тарелке и набросилась на ягоды, как будто объявила им войну. Охотник кашлянул.
— Мы со Свифтом по пути домой заходили проведать Питера, Эми.
Она оторвала взгляд от тарелки, глаза у нее потемнели, краска постепенно сходила с лица.
— Да? Ну и как он?
— Прекрасно. Я думаю, небольшая беседа Свифта с Эйбом пошла тому на пользу. Во всяком случае, придя вчера домой, он не стал устраивать скандал, как это случалось в былые времена.
— Мать Питера держит мальчике в постели?
— И хлопочет вокруг него, как курица, — добавил Охотник. Встретившись взглядом с Эми, он спросил: — Почему ты никогда не приходила ко мне с проблемами Питера? Я думал, что Эйб срывался только один раз, после которого жена засадила его в кутузку. Я и понятия не имел, что у него вошло в привычку напиваться и скандалить дома.
Эми почувствовала, что у нее опять начинают гореть щеки.
— Я…
Взгляд Охотника не оставлял ей никакой возможности оправдаться. Она пожала плечами.
— Если бы я пришла к тебе, ты стал бы требовать отчета у Эйба, а я боялась, что у тебя могут быть неприятности.
Охотник досадливо покачал
— Хорошо, что у Индиго больше веры в мое благоразумие. Мужчина, который любит подраться, — это одно дело. А Эйб Крентон уже далеко переступил эту черту. И не в обычаях нашего народа отворачиваться, когда мужчина плохо обращается со своей женой и домочадцами. Ты это знаешь, Эми.
Эми сотни раз прежде наблюдала, как Охотник устраивает мягкие разносы своим детям, но никогда еще сама не становилась их объектом. Стоило ему остановить свои сверкающие глаза на Индиго или Чейзе, как те прирастали к месту, и ему не надо было даже повышать голос. Ее частенько занимало, как это ему удается. Теперь она знала. Охотник подчинял себе взглядом, который пронизывал насквозь, и, казалось, видел все.
— Я хотела как лучше, — слабо проговорила она. Его взгляд не отпускал ее и красноречиво говорил все без всяких слов.
— Если это случится опять, я приду к тебе, — пообещала Эми.
Взгляд Охотника переместился на Свифта.
— Если Эйб опять начнет свои выкрутасы, обращайся к мужу. Это его сильная рука защитила вчера Алису Крентон и ее детей.
Назвав Свифта ее мужем, Охотник дал ясно понять, что ему прекрасно известно, что произошло между нею и Свифтом прошлой ночью. Но, прежде чем Эми смогла как-то на это отреагировать, он потянулся и взял ее за руку. Почти так же отец О’Трэди касался ее лба, давая ей отпущение грехов. Чувство умиротворения разлилось по ней, теплое и успокаивающее.
На какое-то мгновение у Эми возникло чувство горького сожаления, что все так случилось в ее жизни. Как бы ей хотелось, чтобы она так и росла с команчами, чтобы ее воспитывал не Генри Мастере, а отец Охотника, Много Лошадей. Она купалась бы в любви, а если бы ее наказывали, то не кулаками или хлыстом, а с добротой и пониманием.
В отличие от Эми, дети Лоретты не знали страха; они росли дикими и свободными, высоко и гордо держали головы. Несмотря на свой мягкий нрав, Охотнику удавалось твердо править своим домом, взращивая в детях все те качества, которые он считал важными, — преданность, честность, гордость и храбрость. Он никогда не требовал послушания, но оно приходило само собой, естественно и без усилий, потому что дети Охотника слишком любили его, чтобы чем-то огорчить.
Взгляд Эми переместился с Охотника на Свифта, который, казалось, был полностью поглощен своим пирогом, как и Лоретта. Их поведение, кажущееся безразличным, было тоже в обычаях народа: виноватый сам отвечал за свою вину. Эми опять взглянула на Охотника и обнаружила, что он взялся за вилку, значит, все ее прегрешения прощены.
Как бы почувствовав, что с наказанием покончено, Свифт поднял глаза и посмотрел прямо на нее, подмигнув при этом. Непрошеная улыбка тронула ее губы. Свифт был воспитан как истинный команч, и все обычаи Охотника были для него родными. Она задумалась, будет ли он таким же хорошим отцом, как Охотник. Обычно его не мог вывести из себя никакой хаос в доме, и он брал в руки бразды правления, только когда происходило что-то из ряда вон выходящее. Но действовал всегда мягко, а наказанием провинившемуся служило тихо сказанное горькое слово.