Дикое золото
Шрифт:
– Однако вы осмелели, ротмистр… Пустите.
Бестужев смущенно убрал руки. Шепотом попытался оправдаться:
– Я не имел в мыслях…
– Ладно, я понимаю, – фыркнула она. – Ох… Где это мы? Ага… Пойдемте назад?
Бестужев огляделся по сторонам. Вновь окружающее предстало обыденным, лишенным и тени сверхъестественного: вокруг темнела ничуть им не угрожавшая ночная тайга, скрипучие пронзительные крики принадлежали птицам и мелкому зверью, тени происходили исключительно от игры лунного света в переплетении мохнатых ветвей. Вот только где-то глубоко медленно угасал слепой, неуправляемый страх…
Таня
– Ну как, испугались? Даже побежали…
– Я? – искренне изумился он. – Помнится, это кто-то другой так порывался метнуться напролом, что едва с ног меня не сшиб…
– Но я ведь видела, как коса колыхнулась, – призналась она.
– Я тоже, – сказал он рассудительно. – Это ветер.
Но слишком хорошо знал, что никакого ветра не было…
Они шагали обратной дорогой по вновь вынырнувшей откуда-то тропинке, плечо в плечо, страх окончательно улегся, уснул, и Бестужев вновь подумал, как она красива. Слишком хорошо помнил прильнувшее к нему тело, чтобы остаться равнодушным. И постарался напомнить себе, что эта своенравная и манящая таежная красавица всю свою сознательную жизнь прожила на свете без ротмистра Бестужева, а значит, логически рассуждая, проживет без оного и далее. Вот только логику хотелось послать ко всем чертям…
– Ну что? – спросила она неожиданно. – Теперь, после благополучного завершения столь смелого предприятия, можем и на призрака в зимовье поохотиться?
– Вы серьезно?
– Конечно, – сказала Таня, удержав его за рукав, когда он хотел пройти мимо ответвлявшейся к зимовью тропиночки. – Многие говорят, что там тоже обитает призрак, видение лишившего себя жизни от несчастной любви охотника…
Чересчур уж явственный испуг звучал в ее голосе, чересчур уж крепко она держала Бестужева за рукав, чересчур уж театральные нотки в голосе прорезались… Он подозревал, что это неспроста. И решил: если она замешкается, пропустит его в дверь, следовательно…
И точно! Таня остановилась, стараясь, чтобы это выглядело естественно. Изо всех сил пытаясь говорить равнодушно, тихо предложила:
– Идите вперед, вы как-никак мужчина, а мне страшно…
Подметив краем глаза не страх, а откровенное, коварное любопытство на ее личике, Бестужев более не сомневался. Он широкими шагами приблизился к избушке, взошел на низенькое крыльцо, ухватил ручку из круглого, хорошо ошкуренного куска дерева, зажал ее в кулаке, рванул дверь на себя…
В глубине единственной комнаты, отделенной крохотными сенями, снизу вверх, от пола к потолку рванулось что-то белое, колышущееся, просторное, но этот рывок был очень уж неживым, механическим, нестрашным…
– Татьяна Константиновна! – громко сказал он, не оборачиваясь. – Надеюсь, на этого призрака вы не новую простыню извели, старенькую взяли?
Теперь он прекрасно мог рассмотреть, что простыня была прикреплена верхним краем к тонкой палке, а от нее тянулась бечевка – через крюк в потолке, к двери.
– Вы о чем это? – подчеркнуто равнодушно поинтересовалась Таня. – Представления не имею, что вам в голову пришло…
– У великого драматурга Шекспира есть замечательные строки, – сообщил Бестужев, подергивая дверь вперед-назад и заставляя этим действием
– Ну что же вы тревожите великие тени? – Таня прошла мимо него в избушку. – И никакое не вероломство, а всего лишь невинный розыгрыш, пусть даже нынче и не первое апреля…
Она повозилась в глубине, у печки, пошуршала чем-то, чиркнула спичкой. Зажглась высокая, целая свеча в широком латунном поставце, по стенам колыхнулись тени, и пламя успокоилось, вытянулось ровным лепестком.
– Отвяжите бечевку, – распорядилась она. – Это уже неинтересно.
Бестужев распутал узел. Теперь он мог рассмотреть, что небольшая горничка содержится в идеальном порядке – широкая лежанка, свернутая рулоном постель, замотанная в цветастое покрывало, аккуратно сколоченный стол и такие же лавки, шкапчик на стене.
– Садитесь, – сказала Таня, сбрасывая на нары кожаный шабур. – В ногах правды нет… – Перехватила его взгляд, окинула себя быстрым взглядом. – Я вас смущаю? – и, ничуть не выглядя смущенной, одернула черную расшитую косоворотку.
– Мне ваш наряд просто кажется чуточку непривычным, – сказал Бестужев чистую правду.
– А как же питерские дамы при занятиях спортом? Я бы еще нелепее выглядела посреди тайги в модном платье из французского журнала… Знаете, а вы ничуть не похожи на жандарма. Все, кого я здесь знаю, – этакие осанистые, в годах, при некотором, пардон, пузе, усы врастопыр…
Бестужев невольно потрогал верхнюю губу. Нельзя же было ей рассказывать, что немцу Лямпе усов не полагалось, немцы обычно бреются чисто, как актеры, вот и пришлось пожертвовать…
– Мы, знаете ли, всякие бываем, – сказал Бестужев.
– Но ведь это очень опасно – быть жандармом? В газетах только и пишут – бомбу бросили, обойму из браунинга выпустили… Правда, я слышала, есть еще и заграничные командировки. Это, наверное, очень весело и спокойно: рестораны, дамы, свидания с агентами при поднятых воротниках…
– Вы совершенно правы, – кивнул Бестужев. – Заграничные командировки – вещь веселая и спокойная…
И вспомнил свою – когда висел на поручнях «Джона Грейтона» над серой неприветливой водой, носки ботинок скользили по ржавому борту, ища опору, а Жилинский, не сводя с него бешеного взгляда, вслепую совал патроны в револьвер, и решали секунды, удача…
Таня сидела напротив и смотрела на него с непонятным выражением на лице, оперев подбородок на переплетенные пальцы.
– С простыней я вас, конечно, разыграла, – сказала она. – Но ведь шаманкина могила – это взаправду… Вячеслав Яковлевич не первый год по тайге ходит, а бежал оттуда сломя голову, о чем сам не постыдился рассказывать…
– О н а, часом, сюда не заявится? – спросил Бестужев шутливо.
– Как же она сюда заявится, если тут икона висит? – серьезно ответила Таня. – Видите, в углу? Городской офицер, а таких вещей не понимаете…
Что-то с ними происходило. Бестужев совершенно точно знал – если эта пустая болтовня затянется, возникнет тягостная неловкость, начнет крепнуть… Он встал, выглянул в окошко. В серебряном лунном свете сосны уже не казались прибежищем живых загадочных теней, мохнатых сумбурчиков.