Диктиона и планета баларов

Куницына Лариса

Невозможно объяснить каким кошмарным было это чувство пустоты. Его не было рядом. Я кожей ощущала подступивший холод одиночества. У меня больше не было защиты, не было привычной поддержки, не было между миром и мной той надежной каменной стены, к которой я привыкла за год. Мне не к кому было уютно прижаться, не кому было твердить бесконечные «люблю», некому было доверять решения проблем. Он улетел. Я свернулась под одеялом, размышляя, как теперь жить, но в голове почти не было мыслей. Только одна, печальная «он улетел» вертелась бесконечно.

Я повернула голову в ту сторону, где он спал рядом со мной ещё несколько часов назад. На подушке лежал продолговатый предмет в замшевом футляре. Это был мой лучевой

клинок Налорант. Рядом я увидела пару тонких чёрных перчаток из прочной эластичной кожи с лёгкими защитными пластинами из тиртанской стали на тыльной стороне ладони. Перчатки были изящные и маленькие. Я подумала, что он наверняка собирался подарить их мне на какой-нибудь праздник. Примерив одну, я убедилась, что она сшита как раз по моей руке. Во второй оказалась записка. Я сразу узнала его мелкий твёрдый почерк.

«Не грусти и береги ручки. Кстати, обе твои невестки чем-то похожи на тебя. Как ты думаешь, что это значит? Наверно, у твоих сыновей вкус не хуже, чем у меня».

Я улыбнулась и решила, что пора вставать.

За завтраком Саша-старший сообщил мне, что Кристоф улетел рано утром. Он на несколько минут зашёл к сыну, потом поговорил о чём-то с Кентавром и попросил Сашу переправить в Париж письмо какому-то родственнику. К тому же он сказал, что мы простились ночью, и ему жаль меня будить. Заметив мой расстроенный вид, мама поинтересовалась, в чём дело, и я сокрушенно посетовала на странную мужскую логику, согласно которой жаль прервать сон любимой женщины, но не жаль лишить её возможности ещё раз увидеть мужа перед разлукой.

— Когда ты собираешься улететь? — спросил Саша-младший.

— Сегодня, — ответила я.

— На чём?

— Понятия не имею.

Он взглянул на Славу, тот — на Глеба, а тот — за спину, на Кентавра.

— Сейчас относительное затишье… — проговорил Слава. — Работы мало. «Супербой», «Спарта» и «Юнец» загорают в ожидании заданий. Ещё пять поисковиков катаются по мелочёвке… Думаю, недельку Громов без нас перекантуется, а?

— Только обо мне ему ни слова! — потребовала я.

— А мы вообще не обязаны докладывать ему, куда летим, — проворчал Глеб.

— Правильно, — кивнула я. — Он мне не больно докладывал.

Мы неожиданно расхохотались.

Самым сложным для меня оказалось прощание с Аликом. Я ещё какое-то время смотрела на него, надеясь, что он откроет глазки, но его сон был крепок. Я вспомнила, что родился он сероглазым, и, хотя это удовлетворило папу, я была немного разочарована, но, когда через несколько дней его радужка чуть позеленела, а позже стала светло-карей, моей радостине было предела. А уже через месяц стало заметно, что и разрез глаз у него, как у Кристофа, и такие же длинные ресницы, и даже иногда проскальзывало то же чуть ироничное выражение. Впрочем, последнее мне, может, лишь казалось, но смотреть в его карие глазки было для меня ни с чем несравнимой радостью. И сейчас мне хотелось увидеть их хоть разочек, но он спал и его не слишком интересовали мои желания.

Я наверно полчаса простояла у колыбели, усиленно убеждая себя, что скоро вернусь, и всё будет в порядке. Но вместо этого мне вдруг пришло в голову, что утром улетел Кристоф, а теперь я сама улетаю и оставляю здесь мою последнюю отраду. Наконец я собралась с силами и, поцеловав ещё раз своё золотце, вышла из детской. Простившись с родителями и Сашей-старшим, я села во флаер Глеба, и мы отправились на Байконур. Мальчики летели следом на своём флаере.

II

По дороге на космодром Глеб попытался было выяснить какого чёрта мне нужно на Диктионе, но я была слишком занята своими мыслями, чтоб хотя бы попытаться ответить. Я сидела рядом с Кентавром и задумчиво перебирала его косматую шерсть. Вещей у меня было немного, только то, что я заранее сложила

в дорожную сумку, которую Кристоф предусмотрительно перенёс из катера в дом. Я даже представить себе не могла, что может понадобиться для того, чтоб остановить тысячелетнюю войну, но брать слишком много вещей не хотелось. У меня был мой меч, мой старый верный бластер «оленебой», пара дешифраторов, портативный анализатор и ещё кое-что из мелкой электроники, что, может, и не подходило для оснастки странствующего рыцаря, но вполне могло помочь мне выжить. В сумке лежал свеженький комплект десантного комбинезона «хамелеон». Возможно, там мне и придётся переодеться, но начинать лучше в привычном костюме. А вообще, у меня было такое чувство, что этот прохвост Кларк швырнул меня под танк, потому что я понятия не имела, что я могу сделать в такой ситуации.

— Вот чёрт! — фыркнул Глеб, выглядывая через окно вниз. — Опять этот пижон занял всю площадку! Придётся пешком до поля идти.

Оказывается, мы уже летели над Байконуром, только стоянка для личного транспорта членов экипажа оказалась занята огромным аппаратом, похожим на свихнувшийся истребитель, вообразивший себя рождественской ёлкой. Это уникальное творение, увешанное сигнальными огнями и декоративными деталями в виде бутафорских орудийных башен, принадлежало одному из курсантов-стажёров,

Нам пришлось приземлиться на промежуточной стоянке. Выбравшись из салона, Глеб даже не стал запирать дверь, только подождал, когда сядет второй флаер, и он сможет очень выразительно посмотреть в глаза командиру корабля.

— Я заметил, — раздражённо фыркнул Слава, и мы пошли по широкой ленте пешеходной дорожки, бегущей мимо взлётно-посадочных полей, восхитительных новых звездолётов, огромных и мощных, и изумительно красивых.

На самом деле это были хорошо знакомые мне старые соседи по космодрому, но, как оказалось, я начисто отвыкла от вида современных космических кораблей, выполненных в традициях земного звездолётостроения. Я шла, любуясь их совершенными формами, отлично подобранными цветами раскраски, выразительными линиями корпусов. Меня восхищали смелые идеи проектировщиков, на которые я раньше даже не обращала внимания. Оказывается, большая часть моделей была создана на основе внешнего вида природных объектов, зверей, птиц, насекомых. При этом они не выглядели ни инфантильно, ни грубо. Только сама идея, воплощённая в металле и полимерах.

Я шла едва не с открытым ртом и не замечала ничего, кроме звездолётов. Но неожиданно совсем рядом раздался истошный вопль «Лора!», перекрывший привычный шум большого космодрома. Я встала как вкопанная, начав настороженно озираться по сторонам. Мои спутники изумлённо смотрели на меня. Ведь я не говорила им, что сменила имя. Наконец, я увидела возмутителя спокойствия.

Ко мне во весь дух мчался тоненький щенок анубиса в синем потрёпанном комбинезончике. Глаза у него тоже были синие и очень большие. И весь он был такой изящный и симпатичный от стоячих ушек над красновато-бурой макушкой до начищенных сапожек.

— Привет! — гавкнул он, остановившись в тот самый момент, когда я уже думала, что он сейчас сшибёт меня с ног. — Ух, ты! Какая собака! — это уже о Кентавре. — А ты чего тут делаешь? — это снова мне. — Я тут на экскурсии от колледжа. Меня наградили за победу в астронавигационной олимпиаде. Клёвые корабли, да? Эй, парни! — это моим спутникам. — Да вы с «Эдельвейса»! Умираю, хочу посмотреть какой он внутри! Посодействуй! — это уже опять ко мне.

Ребята смотрели на этого красавца, трещавшего по-английски без малейшего акцента, с крайним изумлением. Всем известно, что анубисы — деградирующая раса, и трудно найти кого-нибудь уродливей, агрессивней и тупее их. Но мой маленький приятель гордо носил на груди значок одного из самых престижных закрытых колледжей просвещённой Пеллары.