Дилемма
Шрифт:
– Можно позавидовать, – проворчал Гуров. – А сам-то ты завтракал?
– Да когда? – воскликнул Славик. – Кручусь тут, как белка в колесе.
– Ну покрутись еще немного, – попросил Гуров. – Что-то явно намечается. Сейчас важно не проворонить ключевой момент.
– Ладно! – вздохнул Славик. – Только не видно тут никакого ключевого момента. Все разошлись. Швед брюхо набивает. Потом, наверное, в номер пойдет. Я тогда вам буду звонить, когда он двинет куда-нибудь, ладно? Сяду тут в ресторане у выхода и буду следить, а то с голодухи живот уже подвело.
Гуров согласился с такой постановкой вопроса. Он понимал, что Славик физически не в состоянии уследить за всеми перемещениями
– Ничего не поделаешь, – сказал Гуров Крячко. – Издержки самодеятельности. Если бы Петр знал, чем мы тут с тобой сейчас занимаемся, была бы гроза на наши головы!..
– А почему он, кстати, ни разу сюда не звонил, не справлялся, как идут дела у его засланцев? – хмыкнул Крячко. – Это довольно странно. Небось друг его генерал все уши ему прожужжал насчет своего любимого пасынка!
– А все очень просто, – ответил Гуров. – Это я должен был отзвониться, как только операция будет закончена. А не сделал я этого потому, что тогда пришлось бы объяснять причины нашей задержки. Сам понимаешь, что объяснять я этого не стал. Возможно, Петр Орлов нас с тобой понял бы, а вот генерал Орлов вряд ли.
– Тогда тем более странно, что звонка нет, – сказал Крячко. – Или телеграммы. Потому что, знаешь, что я тебе скажу? Пасынок давно уже поделился радостью со своим отчимом. Гарантию даю – Петр тоже обо всем уже знает.
– Такая мысль приходила мне в голову, – признался Гуров. – Но я ее беспощадно от себя гнал. Иногда чем меньше мыслей, тем лучше.
– Это верно, – вздохнул Крячко. – Но есть одна мысль, которую изгнать невозможно, пока она сама того не пожелает. Догадываешься, о чем я говорю?
– Эта мысль рождается не в голове, а в твоем вечно голодном желудке, – проворчал Гуров. – Но сейчас ты, пожалуй, прав. Нужно подкрепиться. Наверняка рядом есть какое-нибудь кафе. Нужно посетить его, но поодиночке. Один должен все время оставаться при машине, мало ли что?
Кафе поблизости действительно нашлось, но одним посещением дело не ограничилось. День тянулся необыкновенно долго, и неотвязная мысль приходила в голову Крячко из желудка несколько раз. Он объяснял это тем, что на него плохо действует безделье и неопределенность. Гурову и самому уже надоело это бесконечное ожидание. К тому же во второй половине дня испортилась погода, и на город начал падать мелкий, но удивительно холодный дождь. Он сразу же разогнал отдыхавших в парке людей, опустошил улицы, а Гурова и Крячко окончательно загнал в машину. Они сидели теперь взаперти, не высовывая наружу носа, и мрачно наблюдали, как барабанят по стеклу прозрачные капли. Крячко даже перестал отпускать обычные сомнительные шуточки и занялся своей внешностью. Он снял наклейку и, изучив свою физиономию в зеркале, решил расстаться с ней окончательно – с наклейкой, разумеется, а не с физиономией. Гурову, правда, казалось, что это преждевременное решение – хотя опухоль спала, но переносица друга все еще переливалась всеми оттенками желтого и фиолетового и производила на неподготовленного человека угнетающее впечатление.
– А мне перед кем красоваться? – заметил по этому поводу Крячко. – Это у Славика дела сердечные связаны с прекрасным полом и романтическими прогулками при лунном свете, а в моем возрасте дела сердечные связаны только с кардиологом, которого я, слава богу, пока еще не навещал. И вообще, мы, по-моему, теперь никогда не выйдем из этой машины. До сих пор она мне нравилась, честно скажу, но с некоторых пор она начинает мне надоедать. Хочется сменить обстановку.
Но шли часы, а ничего не менялось. Славик, которому, судя по всему, было почти так же тошно, как и Гурову с Крячко,
Их не было вплоть до девяти часов вечера. Город уже погрузился в темноту, которая казалась особенно густой от спеленавшего окрестности дождя. Фонари светили сквозь водяную дымку еле-еле, точно на столбах зажгли по коптилке. Крячко от нечего делать уснул, а Гуров, чувствуя, что постепенно впадает в депрессию, принялся сумрачно размышлять о том, какую он совершил ошибку, ввязавшись в чужую игру. На память ему то и дело приходила пословица о том, что один в поле не воин. И хотя здесь они действовали вдвоем, да еще вовсю помогал Славик, серьезной такую работу назвать было нельзя. То, чем они сейчас занимались, генерал Орлов всегда характеризовал как «партизанщину», причем в это слово он вкладывал столько негодования и презрения, будто с партизанами у него были какие-то свои, особые счеты. Нагоняй им был обеспечен колоссальный, несмотря на то, что Орлов сам вышел за рамки служебных инструкций, отправив их сюда спасать репутацию ничем не примечательного человека, несмотря на то, что эта часть их работы была выполнена если не на отлично, то на четверку с минусом это уж точно. В случае неудачи это им уже не поможет.
А финал представлялся Гурову сейчас двояко. С одной стороны, все могло вообще закончиться пшиком. Курьер по каким-то причинам не прибыл, сделка сорвалась, швед, напившись пива, отбыл в свою северную державу. Это был самый щадящий вариант. Тогда они с Крячко удостоятся только приватного брюзжания в генеральском кабинете с очередным тысяча шестьсот…надцатым предупреждением.
С другой стороны, они могли стать свидетелями сделки, но из-за того, что операция практически не была ими ни как следует подготовлена, ни продумана, преступников они упускают и вступают в очередной конфликт с местной милицией. В этом случае шансов на благополучный исход нет никаких. Здесь уже вступит в работу прокуратура, в Москву помчится «телега», и санкции замаячат на горизонте самые серьезные. Наверное, придется прощаться с любимой работой, и проводы на пенсию будут скромные, без каких бы то ни было почестей.
Мысли Гурова приобретали все более мрачный характер. Это происходило как бы параллельно с опускавшейся на город ночью. Перспектива провести еще одну ночь в машине наводила тоску и уныние. В какую-то минуту у Гурова возникло искушение разбудить Крячко и скомандовать отправку. Несмотря на мокрую дорогу, уже завтра они были бы в Москве. Однако Гуров преодолел это искушение, и в три минуты десятого зазвонил телефон.
Славик докладывал каким-то задушенным, нечеловеческим голосом – видимо, обстоятельства ему мешали. К тому же в речь его вплетались какие-то посторонние звуки, возможно, шум дождя.
– Товарищ полковник! – загадочно просипел он. – Что будем делать? Швед чего-то задергался. Оделся, как будто на путину собрался, ей-богу! Зюйдвестка на нем, куртка прорезиненная. Только что болотные сапоги не надел. Ходит по коридору с мобильником, нервничает… А я еще больше нервничаю, потому что ничего с собой не взял, ни плаща, ни зонта. Если вы сейчас скажете, чтобы я за ним шел – мне вообще труба. Воспаление легких как минимум, а у меня свадьба!
– Жениться тебе еще рано, по-моему, – сказал Гуров. – Несерьезный ты человек, даже вот зонтик забыл… Ну, ладно, накинь хоть что-нибудь и проследи, что он дальше будет делать – такси вызовет или за ним заедут. Чемпиона твоего там нет, случайно?