Дилетант. Дилогия
Шрифт:
– Скажешь тоже... А ты читал 'Путешествие из Петербурга в Москву'?
Блин, блин, блин! Где Ржевский мог это читать?Там было-то всего вроде сто экземпляров, остальные Радищев, кажется, сжёг.
Сжёг ли?
Всё равно, надо соскакивать.
– Доктор Максимович давал мне почитать, когда я был в Петербурге. Но дело не в этом. Ты недооцениваешь силу печатного слова. Это даже странно для человек, который пишет и печатается. Что ты знаешь о... ну, скажем об Иване Грозном? Только коротко в двух словах, первое, что придёт в голову.
–
– Вот. А откуда ты знаешь?
– Отец рассказывал, читал...
– Читал! Значит, кто-то написал. Причём так, как сам это воспринимал. Представь, лет через двести люди прочитают, как Екатерина ездила в Крым. Блестящая свита, роскошнее кареты, трапезы на природе, ухоженные нивы, опрятные крестьяне, радостно машущие матушке Императрице. Как они назовут наш век?
– Крылов вздохнул и не ответил.
– Правильно, 'золотой век'. ... Александра, а ты как думаешь?
Шура, до этого просто сидевшая в кресле и листавшая рукопись 'Каиба', подняла на меня свои голубые глаза и абсолютно спокойно сказала: - Я думаю, что картина, что Вы, Александр Фёдорович, описали, им понравится. Я бы хотела, чтобы они так и думали о нас.
– Мы с Крыловым переглянулись. Вот это оборот!
– Я не читала господина Радищева, но если он описал наш быт, нашу жизнь, только с плохой стороны, то мне это тоже не нравиться.
Вот такова я никак не ожидал. Я и вопрос-то ей задал в расчёте на односложный ответ. ... А, если честно, то вообще, никакого расчёта не было. Я даже не был уверен, слушает ли она нас. Сидит, листает рукопись ребёнок, давай ему сделаем приятное, вроде как его мнение нас интересует... ... Я уже и забыл, как хотел продолжить свой пассаж про силу печатного слова. Крылов выглядел таким же озадаченным, наверное, как и я.
– А ты не могла пояснить свою мысль.
– Я не могу судить о произведении господина Радищева, возможно оно написано хорошим языком, легко читается и поучительно. Но если оно указывает только на недостатки и не показывает хорошие стороны, то оно вредно для читателей, так как не показывает всех сторон жизни. И это действительно подрывает устои государственности.
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Это в четырнадцать лет?
А ей точно четырнадцать лет?
Да пусть хоть двадцать. Ты сам в двадцать имел собственное мнение?
Ну,... я да.
Ой. В двадцать ты своё мнение имел, только по поводу длинны ног, ходивших за забором училища, девушек.
А может она тоже ...ну... в смысле, в голове у неё разум взрослого человека?
– Шурочка, душа моя, а что ты сейчас читаешь? Нет, не в данный момент, а ... вообще?
– Тацита, 'Анналы'.
Выражения своего лица я не видел, а вот у Крылова было такое, какое должно быть у уфолога, наконец увидевшего живого гуманоида. На мой вопросительный взгляд он только развёл руками.
– У моей Анны Николаевны очень хорошая библиотека.
– Единственное, что он выдал на гора.
– И как тебе ... Тацит?
– Я только заканчиваю 1 главу, 14 - 15 годы. Очень ... громоздко написано, тем более я ещё дурно знаю английский язык.
– Ты читаешь на английском!?
– Мы с ней вместе начали изучать. Но её успехи, несомненно, очевиднее.
– Крылов как-то виновато на меня смотрел, как будто он виноват в том, что 'её успехи, несомненно, очевиднее'.
– Но почему Тацит?
– Но другой книги на английском я в библиотеке не нашла.
Фу-у. Это конечно многое объясняет, а то четырнадцатилетний ребёнок, читающий Тацита, чуть не порвал мне весь шаблон.
– Ну, и.. что тебе запомнилось?
– Как Цезарь пришёл к власти.
– И как же?
– Цезарь в начале отказался от звания триумвира, именуя себя консулом и якобы довольствуясь трибунскою властью для защиты прав простого народа. Потом покорил своими щедротами воинов, народ - раздачами хлеба, знать, готовую к раболепию - богатством и почестями, непримиримых противников уничтожил. А затем, набираясь мало-помалу силы, начал подменять собою сенат, магистратов и законы.
Когда мы с Иваном остались одни, я спросил его, как он видит будущее девочки?
– Ты задаёшь, непростой вопрос. Во-первых, она ещё крепостная, во-вторых, наша с тобой авантюра выдать её за твою сводную сестру пока ничего не дала. Чтобы это узаконить, надо писать прошение на высочайшее имя, а после твоего петербургского вояжа это вряд ли будет иметь смысл. Конечно, когда она подрастёт, ты дашь ей вольную. Что дальше? ... Для любой женщины, главное это замужество. За кого нужно выдать барышню, которая читает Тацита, чтобы она была счастлива с мужем ?... Вот. ... Даже, если она не крепостная крестьянка, а ... графиня?
– Но твоя Анна Николаевна читала же Тацита?
– Не знаю, не спрашивал. Но моя Анна Николаевна вышла замуж за меня.
– И улыбнулся.
– А сам ты?...
– ??????
– Но ты же хочешь, чтобы Шурочка была счастлива?
– Исключено!!!... Выброси даже из головы... Нет! ... В конце концов, она ещё ребёнок.
Нет, это ж надо, чего удумал! Да я к Шурочке отношусь даже не как к дочери, а как к внучке, а это, ещё с большим трепетом.
Конечно, не объяснишь же, что мне не двадцать четыре года, а все шестьдесят восемь.
Да по твоим поступкам тебе не шестьдесят восемь, а только восемнадцать. Старый пень, вторую жизнь живёшь, а ума не нажил. Так облажаться в Петербурге. Ведь просто поддакни ты тогда, да даже просто промолчи, и с Шурочкой можно вопрос было решить, и в дальнейшем как-нибудь на события влиять... А теперь?
Пять месяцев прошло после моего возвращения в имение. В деревне всё-таки жизнь идёт намного плавнее и размереннее, чем, ну хотя бы в том же Брянске. Намного он больше? А жизнь там всё же суетнее.