Дилогия об изгоняющем дьявола

Блэтти Уильям Питер

«Да уж, действительно очень ценное замечание. Толстуха несчастная! Иуда, иди лучше спать!»

— Оставь, Уилли. Иди спать.

— Нет, я закончу.

— Ну ладно. Спасибо тебе за все. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мадам.

Крис медленно поднялась по лестнице.

— Великолепное рагу, Уилли. Всем очень понравилось.

— Да, мадам. Спасибо.

Крис заглянула к Риган. Дочь еще спала. Потом Крис вспомнила про планшетку. «Может быть, спрятать ее? Или выкинуть? Боже, Пэррин ведь не очень разбирается в этих делах!» Крис и сама понимала, что

вымышленный друг — это не совсем нормально. «Да, пожалуй, я ее лучше выкину».

Крис колебалась, стоя у кровати и глядя на Риган. Она вспомнила один случай. Дочери было тогда три года. Говард решил, что Риган пора уже спать без бутылочки, к которой она сильно привыкла. Он забрал у нее бутылочку, и Риган кричала всю ночь до четырех утра, а потом на протяжении еще нескольких дней у нее были приступы истерии. Крис боялась, что такая реакция может повториться и сейчас. «Лучше подожду немного, пока не проконсультируюсь у психиатра». К тому же и риталин пока что не произвел желаемого эффекта.

Она решила подождать. Вернувшись в свою комнату, Крис забралась в кровать и сразу же заснула. Проснулась она от отчаянного, истеричного крика.

— Мама, иди скорей, иди сюда! Я боюсь!

Крис бросилась через холл в спальню Риган. Девочка визжала. Из спальни доносился скрип пружин.

— Крошка, что случилось? — воскликнула Крис и включила свет.— О Боже!

Напрягая все тело, Риган распласталась на спине. Лицо ее было заплаканное и исказившееся от ужаса. Руками девочка судорожно вцепилась в кровать.

— Мамочка, почему она трясется? — закричала она.— Останови ее!

Матрац на кровати резко дергался взад и вперед.

Часть вторая

 НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Глава первая

Ее снесли в дальний угол маленького кладбища, где земля, скованная надгробными плитами, задыхалась от тесноты.

Месса была такой же печальной и унылой, как и вся жизнь этой женщины. Приехали ее братья из Бруклина, пришел бакалейщик из углового магазина, отпускавший ей продукты в кредит. Дэмьен Каррас наблюдал, как ее опускают в темноту. Горе и слезы душили его.

— Ах, Димми, Димми...

Дядя обнял его за плечи.

— Ничего, она сейчас в раю, Димми, она сейчас счастлива.

«О Боже, пусть будет так! О мой Бог! Я прошу Тебя! Молю Тебя, пусть будет так!»

Его уже ждали в машине, но Дэмьен никак не мог отойти от могилы. Воспоминания давили его. Ведь мать всегда была одна...

Весь путь до Пенсильванского вокзала Дэмьен вынужден был слушать, как его дядюшки обмениваются впечатлениями и наперебой рассказывают о собственных болячках. Они, наверное, так никогда и не избавятся от свойственного всем эмигрантам акцента, отчего-то подумалось вдруг ему.

Спазмы душили его, грозя сорваться с губ словами гнева, однако он сумел справиться с внутренним раздражением. Ему стало вдруг стыдно. Взглянув в окно, он увидел здание пункта по оказанию помощи малоимущим,

куда зимой по субботам она ходила за молоком и овощами, торопясь сделать это, пока он еще нежился в постели. Потом они проехали мимо зоопарка — там он часто бывал летом, когда она оставляла его и шла просить милостыню на площадь перед отелем «Плаза». Возле отеля Каррас не выдержал и несколько раз всхлипнул, однако быстро взял себя в руки и вытер жгучие слезы запоздалого сожаления. Ну почему, почему так происходит? Почему его любовь нашла лазейку и выплеснулась наружу лишь теперь, после стольких лет? Почему она напомнила о себе тогда, когда уже слишком поздно что-либо исправить? Все это время мать терпеливо и покорно ждала, пока Дэмьен вернется. Почему же все теплые человеческие чувства ограничились в нем хранением в бумажнике той самой церковной карточки: «В память...»?

Каррас вернулся в Джорджтаун к обеду, но есть ему совершенно не хотелось. Дэмьен слонялся взад-вперед по комнате. Приходили с соболезнованиями знакомые иезуиты, обменивались с ним парой фраз, обещали молиться за нее и уходили.

В начале одиннадцатого явился Джо Дайер. Он с гордостью вытащил бутылку шотландского виски и прокомментировал:

— Отличная марка!

— Откуда ты взял деньги? Позаимствовал из фонда для бедных?

— Не будь идиотом, это было бы нарушением обета нищеты.

— А откуда же они у тебя?

— Я украл бутылку.

Каррас улыбнулся и покачал головой. Затем достал стакан, кофейную кружку и, ополоснув их в крошечном умывальнике, промолвил:

— Я верю тебе.

— Такую безоглядную веру я первый раз встречаю.

Каррас вдруг почувствовал знакомую боль. Он отогнал ее прочь и вернулся к Дайеру. Тот уже сидел на его койке и открывал бутылку. Дэмьен устроился рядом.

— Ты когда предпочитаешь отпустить мне грехи: сейчас или попозже?

— Лей давай,— отрезал Каррас,— и отпустим грехи друг другу.

Дайер наполнил стакан и кружку.

— Президент колледжа не должен пить,— проговорил он.— Это было бы дурным примером. Пожалуй, я избавил его от большого искушения.

Каррас выпил. Он не поверил Дайеру. Слишком хорошо он знал президента. Это был очень тактичный и добрый человек. Дайер пришел, конечно, не только как друг: его наверняка просил об этом президент. Вот почему брошенное как бы невзначай замечание Дайера о том, что Дэмьен, возможно, «нуждается в отдыхе», вселило в душу иезуита-психиатра надежду и принесло ему некоторое облегчение: он воспринял эти слова как хорошее предзнаменование на будущее.

Дайер старался изо всех сил: смешил Дэмьена, рассказывал о вечеринке и об актрисе миссис Макнил, выдавал свежие анекдоты о префекте. Дайер пил немного, но стакан Карраса наполнял регулярно, и Дэмьен быстро опьянел. Дайер встал, уложил друга в постель и снял с него ботинки.

— Собираешься украсть... и мои ботинки? — заплетающимся языком проворчал Каррас.

— Нет, я гадаю по линиям стопы. А теперь замолчи и спи.

— Ты не иезуит, а вор-домушник.

Дайер усмехнулся и, достав из шкафа пальто, накрыл им Дэмьена.