Дипломаты (2 часть)

Дангулов Савва Артемьевич

– Как просто все вокруг, а глаз не оторвешь, – произнесла Настенька. – Вот оно, русское поле.

– Русское поле, – задумчиво сказал Репнин. – Поле… русское, – повторил он, а сам подумал: «Кто знает, что происходило на осановском холме все эти месяцы. Быть может, здесь именно и сооружался заговор против России».

И вновь холодная рука коснулась его сердца, и Репнин подумал: «Глупо, конечно, но кажется, будто эти березы, и пологий скат холма, и речка под холмом, что были невольными очевидцами событий, изменили сути своей».

У него было то же состояние, когда часом позже он шел с Френсисом боковой аллеей, огибающей верхнеосановскую

усадьбу, к деревянному домику над речкой. «Уж этот дом видел все», – думал Репнин. Домик смахивал на лесную сторожку. Два окна смотрели на аллею, два на другую сторону, в поле: холмистое, убранное рощами и садами, оно было видно далеко отсюда.

По тому, как Френсис ткнул дверь, как наклонился, входя в комнату, и, протянув руку, подвинул стул, приглашая Репнина сесть, тот понял: уединенная осановская обитель была Френсису известна и прежде. Кстати, обитель была убрана умелой рукой: комнату обставили резной мебелью простого, но приятного северорусского рисунка. На самодельной полке разместилась деревянная посуда – разумеется, декоративная: плоские блюда со жбанами, чашки с ковшами, все емкое, громоздко-большое, добротное. Но Френсис не воспользовался ни ковшом, ни жбаном. Он открыл дверцу полированного шкафа-теремка и достал оттуда бутылку канадского виски «Верн бест», блюдо с сандвичами (копченая колбаса не стареет), поднос с рюмками – посол непредусмотрительно задержал руку с подносом над столом, и близко поставленные друг к другу рюмки обнаружили, к неудовольствию Френсиса, как дрожит рука. Репнин знал: алкоголь был недугом американца. В Питере посол пил много, однако, в отличие от прочих подверженных влиянию зеленого змия, хмелел не сразу. Быть может, дрожащие руки единственный признак, выдававший посла.

– Мне сказали, что вы школьный друг министра Чичерина? – спросил посол по-английски, поспешно опустив поднос с рюмками на стол и загасив звон. – Школьный друг?

– Не в меньшей степени, чем Арчибальд Хэлл, которого вы изволили вспомнить вчера, – заметил Репнин в том полушутливом тоне, который делал колкую фразу не обидной для Френсиса.

Посол не смутился, лишь испытующе посмотрел на Репнина.

– Нет, я просто хочу сказать: не является ли эта ваша миссия проявлением приязни министра. – Он помолчал, наблюдая, как примет его слова Репнин. – В нашем мире, как вы знаете… – Он кивнул на окно, из которого была видна темная туча над лесом – собирался дождь. – В нашем мире это не так предосудительно, как здесь. Там этим гордятся.

Репнин улыбнулся – он полагал: шутка иногда помогает овладеть беседой.

– Если это полезно делу, очевидно, проявлением личной приязни…

– Не затем ли вы приехали в Вологду, чтобы выяснить, как долго дипломаты предполагают оставаться здесь и не намерены ли они… – Френсис умолк, глядя на Репнина, ему была интересна реакция собеседника.

– Да, – сказал Репнин.

– И не намерены ли они переехать в Москву, – закончил свою сложную фразу Френсис.

– Именно это меня и интересует, – сказал Репнин.

Посол встал.

– Я не хочу вас огорчать, но… хотите знать мое мнение?

– Разумеется.

– Это зависит не от нас и даже не от наших правительств, – поспешно закончил Френсис.

– Тогда от кого же?

Френсис помедлил.

– От правительства, которое вы имеете честь представлять. От Советов.

Репнин пересек комнату по диагонали – деревянные полы скрипели: три шага – одни угол, три шага – другой.

– Я вас не понимаю, господин посол.

Френсис

протянул руку к бутылке с канадским виски, налил Репнину и себе; он невысоко поднял рюмку, выпил и быстро взял свободной рукой бутылку, точно торопя Репнина пригубить и свою рюмку, но Николай Алексеевич не спешил.

– Ваше правительство должно недвусмысленно показать, что оно видит в Германии… общего врага, общего… – сказал Френсис.

Репнин все еще держал рюмку с виски, вино слабо плеснулось.

– Брест?

Френсис поставил бутылку на поднос, встал, рюмка с виски была зажата в его бледной руке, казалось, прежде чем выпить вино, он хотел согреть его, но рука не давала тепла.

– Если говорить откровенно…

– Да, господин посол.

Френсис неожиданно протянул руку, чокнулся и единым духом выпил вторую рюмку.

– Я не верю, что ваше правительство расторгнет сейчас Брестский договор, да сегодня это уже и не имеет для союзников того значения… не имеет.

Репнин пригубил вино и поставил бокал на поднос.

– Тогда в чем дело?

– В простом доказательстве лояльности, господин Репнин.

– То есть?

Френсис указал Николаю Алексеевичу на стул – американскому послу не очень хотелось продолжать разговор, глядя на своего русского собеседника снизу вверх – он не хотел давать Репнину и этого преимущества. Репнин сел.

– Я элементарно осведомлен о том, из кого состоит нынешнее русское правительство. Простите меня, но оно только по официальному титулу рабоче-крестьянское, а по сути… Нет, честность этих людей для меня вне подозрений. Быть может, оно действительно защищает интересы рабочего и крестьянского большинства, но согласитесь…

– С чем мне надлежит согласиться, господин посол?

– Я сказал, оно только по титулу рабоче-крестьянское, а по сути… Кто такие господа Чичерин, Коллонтай, господин Ульянов, наконец, кто они такие? Изгои, разуверившиеся в способности своего класса творить историю и решившиеся его взорвать…

Посол взял поднос с рюмками, чтобы переставить на другое место, рюмки неистово зазвенели, и посол поспешно возвратил поднос на прежнее место.

– Всевышний ведет строгий учет их заслуг и великодушно воздаст им за это. Я не о том.

– Тогда о чем же, господин посол?

– Все они интеллигентные люди, больше того, все они прожили половину жизни на Западе. – Он хотел сказать «в Европе» и раздумал. – Неужели они не понимают, что нормой современной жизни, нормой прогресса является терпимость к мнению другого человека, если хотите, парламентаризм, каким он показал себя. Согласитесь, от царя к Учредительному собранию шаг вперед, и немалый, от царя к диктатуре Советов… вперед ли?

Репнину стоило усилия, чтобы не встать.

– Значит, в обмен на признание реставрация Учредительного собрания, так?

Теперь встал Френсис.

– Вы огрубили мою мысль, но суть ее вы поняли правильно.

– В обмен на признание?

Френсис неслышно приблизился к окну, открыл его, пахнуло свежестью.

– Нет, больше. В ответ на лояльность западного мира.

Репнин встал с Френсисом рядом. Солнце зашло, туча, стоявшая над полем, прошла, не окропив поля влагой; где-то далеко-далеко за лесом, за перекатами холмистого поля куковала кукушка. Казалось. Френсис давно заметил ее голос и, затаив дыхание, отсчитывал, сколько лет она ему посулит. Иногда ветер, гуляющий над равниной, чуть-чуть задувал ее голос, но потом он возникал с новой силой – кукушка была неутомима.