Директива Джэнсона
Шрифт:
Ну почему Джэнсон не предусмотрел это?
Тот, кто сейчас сидел в комнате для высокопоставленных гостей, был не Петером Новаком; это двойник, работающий на него. Да, именно так и должен был поступить Демарест. Он перевернул бы все вверх ногами. «Надо увидеть двух белых лебедей вместо одного черного. Увидеть кусок пирога вместо пирога, от которого отрезали кусок. Сложи куб Некера внутрь, а не наружу. Стремись к целостности натуры, мальчик».
Человек, готовящийся в этот момент обратиться к Генеральной Ассамблее, был подсадной уткой, заманивающей авторов «Мёбиуса» в кровавую бойню. Орудием в руках Демареста, вытаскивающим
Через несколько минут этот человек, копия копии, этот двойной эрзац Новак поднимется на трибуну из зеленого мрамора.
И будет убит.
И это будет упущение не Новака. Это будет их собственное упущение. Алан Демарест утвердится в своих самых параноидальных подозрениях: выведет своих противников на чистую воду, убедится, что приглашение генерального секретаря ООН действительно было ловушкой.
В то же время при этом будет уничтожена последняя ниточка, ведущая к Алану Демаресту. Нелл Пирсон мертва. Марта Ланг, как эта женщина себя называла, мертва. Все посредники, которые могли бы вывести на него, уничтожены – за исключением двойника в комнате для высокопоставленных гостей. Этот человек не менее шести месяцев восстанавливался после пластической операции. Этот человек – вольно или невольно – принес себя в жертву выдающемуся маньяку, держащему сейчас в руках судьбы всего мира. Если он будет убит, оборвется последняя ниточка.
Но если он поднимется на трибуну, он будет убит.
Приведенный в действие план уже нельзя остановить. Он вышел из-под контроля: это был его основополагающий момент – и, быть может, смертельный недостаток.
Джэнсон лихорадочно направил видеокамеру на мансурскую делегацию. На стуле в проходе должен был сидеть Халиф.
Стул был пуст.
Где Халиф?
Джэнсон должен его найти: это единственный шанс предотвратить катастрофу.
Включив пленочный микрофон, он заговорил, зная, что его голос будет слышен в наушнике генерального секретаря.
– Вы должны задержать выступление Новака. Мне нужно десять минут.
Матье Зинсу, сидевший за столом на мраморном возвышении, улыбался и кивал.
– Это невозможно, – прошептал он, не меняя выражения лица.
– Делайте, как я говорю! – настойчиво произнес Джэнсон. – Вы все-таки генеральный секретарь, черт побери! Придумайте что-нибудь!
Сбежав по застеленной ковровой дорожкой лестнице, он направился к холлу, примыкавшему к залу Ассамблеи. Ему необходимо найти фанатика с Ануры. Это покушение не спасет мир; оно его погубит.
Глава сорок первая
Джэнсон бежал по коридору. Ботинки с резиновыми подошвами не издавали ни звука на белых мраморных плитах пола. Халиф исчез из зала Ассамблеи – это предположительно означало, что он достает оружие, которое каким-то образом удалось припрятать заранее ему или его сообщнику. Южный холл, залитый ярким светом, проникающим через стеклянную стену, был пуст. На огромном эскалаторе никого. Джэнсон бросился к залу делегатов. На белом кожаном диване сидели две светловолосые женщины, поглощенные разговором: судя по всему, дополнительные члены делегации какого-то скандинавского государства, которым не нашлось места в зале Ассамблеи. Кроме них, никого.
Где может прятаться Халиф? Переполненный отчаянием, Джэнсон лихорадочно перебирал все возможности.
«Поставь вопрос по-другому:
Часовня. Узкое длинное помещение, практически никогда не используемое, но постоянно незапертое. Оно примыкало к кабинету генерального секретаря, находящегося по другую сторону дугообразной стены зала Ассамблеи. Единственное помещение в здании, где можно гарантированно укрыться от любопытных взоров.
Джэнсон сделал рывок. Хотя резиновые подошвы его ботинок почти не издавали шума, учащенное дыхание стало громче.
Толкнув массивную звуконепроницаемую дверь, Джэнсон увидел человека в свободных белых одеждах, склонившегося над большим ящиком из черного дерева. Услышав звук закрывшейся двери, человек обернулся.
Халиф.
Парализованный яростью, Джэнсон едва мог дышать. Он с трудом натянул на лицо выражение дружелюбного удивления.
Халиф заговорил первым:
– Khaif allah ya akhi. [76]
Вспомнив свою черную бороду и арабскую куфию, Джэнсон заставил себя улыбнуться. Он понял, что Халиф обратился к нему по-арабски; вероятно, это была какая-то обычная любезность, но он мог только гадать. На чистейшем оксфордско-кембриджском английском – арабский шейх вполне мог обучаться в одном из этих заведений и перенять его обычаи – Джэнсон сказал:
76
Бойся Аллаха, брат мой (араб.).
– Дорогой брат, надеюсь, я вам не помешал. Просто у меня очень разболелась голова, и я решил пообщаться с Пророком.
Халиф шагнул ему навстречу.
– Однако мы оба будем сожалеть, если пропустим то, что должно сейчас состояться, не так ли?
Его голос был подобен шипению змеи.
– Вы совершенно правы, брат мой, – согласился Джэнсон.
Халиф шагнул вперед, пристально разглядывая его, и у Джэнсона по спине побежали мурашки. Халиф подходил ближе и ближе и остановился только тогда, когда до него было меньше фута. Джэнсон вспомнил, что различные народы допускают разное расстояние между собеседниками, причем арабы, как правило, стоят друг к другу ближе, чем европейцы. Халиф положил руку Джэнсону на плечо.
Это был вежливый, дружелюбный, спокойный жест – сделанный человеком, убившим его жену.
Джэнсон непроизвольно вздрогнул.
Его сознание затопил поток образов: дымящиеся развалины здания в центре Калиго, телефонный звонок, извещающий его о гибели жены.
Внезапно Халиф помрачнел.
Джэнсон выдал себя.
Убийца все понял.
Джэнсону в грудь уперся длинный ствол револьвера. Халиф принял решение: этот подозрительный посетитель не выйдет из часовни живым.
Матье Зинсу смотрел на заполненный зал Ассамблеи и видел ряды сильных мира сего, начинавших терять терпение. Он обещал, что его вступительное слово будет кратким; на самом деле его речь, что было совершенно нехарактерно, получилась витиеватой и путаной. Однако у него не было выбора; он должен тянуть время! Генеральный секретарь увидел, что американский посол в ООН удивленно переглянулся с постоянным представителем США: как мог этот признанный оратор превратиться в такого зануду?