Директива Джэнсона

Ладлэм Роберт

И как можно объяснить деньги, поступившие на счет в банке на Каймановых островах? Неужели кто-то решил его подставить? Если так, неизвестный выбрал очень дорогой способ. Кто может распоряжаться такой внушительной суммой? Определенно, это не государственное ведомство. Однако для высокопоставленного сотрудника Фонда Свободы эта сумма вполне реальна. И снова встает извечный вопрос: Cui bono? Кому это выгодно?

Теперь, когда Новака не стало, кто в Фонде Свободы от этого максимально выиграет? Быть может, Петер Новак был убит потому, что раскрыл какие-то вопиющие махинации в своей собственной организации, о которых до самого недавнего времени не догадывались ни он, ни Марта Ланг?

По тротуару пронеслась серая флотилия одичавших кошек: Джэнсон снова приближался

к Национальному саду, кошачьей столице Афин. Припустившись, он бросился догонять отставшую от стаи кошку.

Редкие прохожие проводили его удивленными взглядами.

– Грета! – воскликнул Джэнсон, подхватывая перепуганную кошку и целуя ее в мордочку. – Опять ты потеряла ошейник!

Он быстро закрепил пластмассовый браслет с позиционным передатчиком на шее животного. Своеобразный ошейник держался прочно, при этом не стесняя бедную кошку. Приблизившись к саду, Джэнсон отпустил бешено вырывающееся животное, тотчас же скрывшееся в кустах в поисках полевок. Затем он зашел в коричневую деревянную кабинку и запихнул желтую ветровку и шапочку в железный мусорный бак.

Через несколько минут Джэнсон уже ехал в троллейбусе первого маршрута. Никаких признаков слежки. Вскоре члены группы наружного наблюдения начнут собираться в кишащей кошками центральной части сада. Если Джэнсону было хорошо известно афинское консульство, свои истинные таланты они проявят вечером, сочиняя отчеты о случившемся.

Афинское консульство. В конце семидесятых Джэнсон провел здесь столько времени, что сейчас с ужасом вспоминал об этом. Он принялся лихорадочно рыться в памяти, пытаясь найти кого-нибудь, кто сможет объяснить ему, что происходит, – объяснить изнутри. Перед ним многие в долгу; пришло время попросить их расплатиться по счетам.

Сначала перед глазами Джэнсона появилось лицо, и лишь затем всплыла фамилия: кабинетный сотрудник средних лет из афинского отдела ЦРУ. Он работал в маленьком кабинете на третьем этаже американского посольства в Афинах, расположенного в доме номер 91 по проспекту Вассилиссис-София, неподалеку от Византийского музея.

Джэнсону были хорошо знакомы такие люди, как Нельсон Аггер. Карьерист с трусливой душонкой, не обремененный прочными убеждениями. Аггер закончил Северо-Западный университет по специальности «сравнительная политика»; хотя его оценки и рекомендации позволяли ему надеяться на аспирантуру, их оказалось недостаточно для того, чтобы платить за обучение и получать стипендию. Поддержка поступила из внешнего источника – в данном случае из специального фонда государственного департамента.

Пройдя проверку на благонадежность, Аггер занял место в отделе информации, показав себя мастером по части неписаных правил составления аналитических докладов. Все его доклады – некоторые из которых попадались на глаза Джэнсону – неизменно отличались авторитетностью суждений, гладкостью и осторожностью, а их истинная ценность пряталась за звучной поступью. Они пестрели такими фразами, как «настоящие тенденции, по всей видимости, сохранятся в ближайшее время», и мастерски используемыми причастиями вроде «возрастающий». Обозначенные подобным образом тенденции не сопровождались даже самыми скромными попытками предугадать дальнейшее развитие ситуации. «Король Фахад столкнется с возрастающими сложностями удержания власти», – предсказывал Аггер месяц за месяцем судьбу cаудовского лидера. И тот факт, что монарх год за годом оставался на престоле до тех пор, пока его не свел в могилу сердечный приступ – после почти двадцатилетнего правления, – никого особенно не волновал; в конце концов, Аггер ведь никогда не говорил, что король Фахад лишится власти к какому-то определенному сроку. По поводу Сомали Аггер однажды написал: «Ситуация еще не раскрылась до такой степени, когда можно будет с определенной долей уверенности описать сущность пришедшего на смену правительства и характер проводимой им политики». Эти аналитические доклады действительно были звучными – один звук, не обремененный содержанием.

Тощий, лысеющий, нескладный, Нельсон Аггер был из тех, кого часто недооценивают оперативные работники; но то, что ему не хватало храбрости, он с лихвой восполнял изворотливостью в подковерной борьбе. Этот бюрократ до мозга костей умел выживать в любой обстановке.

С другой стороны, Аггер, как это ни удивительно, пользовался всеобщей любовью. Трудно объяснить, почему Джэнсон так с ним сблизился. Разумеется, отчасти это объяснялось тем, что Аггер не питал в отношении себя никаких иллюзий. Да, он был циником, но в отличие от занудливых оппортунистов, населяющих «Туманное дно», [21] он никогда не злоупотреблял этим, по крайней мере в присутствии Джэнсона. Самыми опасными, как показывал опыт Джэнсона, были те, кто грезил великими планами, глядя на происходящее холодными глазами. Аггер, хотя и не хватал звезд в своем ремесле, все же приносил больше пользы, чем вреда.

21

«Туманное дно» – полуофициальное название государственного департамента США.

Однако, положа руку на сердце, Джэнсон вынужден был признаться самому себе, что была еще одна причина, почему они ладили друг с другом: Аггер его очень уважал и проникся к нему симпатией. Канцелярские крысы, преисполненные чувства собственной значимости, как правило, смотрят свысока на оперативников. Напротив, Аггер, однажды в шутку назвавший себя «полной никчемностью», даже не трудился скрывать свое восхищение Джэнсоном.

Как и, раз уж об этом зашла речь, он не скрывал свою признательность. За несколько лет совместной работы Джэнсон то и дело устраивал так, чтобы Аггер первым знакомился с определенной информацией; несколько раз последний успевал подправить свои аналитические доклады до того, как эта информация передавалась по каналам связи. Общий уровень аналитической разведки был столь невысок, что после нескольких таких «пророчеств» за специалистом прочно закреплялась репутация мастера своего дела.

Нельсон Аггер был именно тем, кто мог сейчас помочь Джэнсону. Какими бы ни были недостатки Аггера в мире внешней разведки, у него был необычайно тонкий слух во всем, что касалось разведки внутренней – внутри своего отдела: кто на хорошем счету, кто нет, кого считают потерявшим квалификацию, кто идет в гору. Его политическое мастерство проявилось в том, что он стал своеобразным центром сплетен, при том сам ни разу не был замечен в их распространении. Если кто-либо и сможет пролить свет на происходящее, то только Нельсон Аггер. В афинском секторе не может произойти ничего мало-мальски значимого без того, чтобы об этом не проведало маленькое, тесно сплоченное отделение ЦРУ.

Устроившись в кафе на Вассилиссис-София, напротив американского посольства, Джэнсон, попивая из большой чашки крепкий, сладкий кофе, так любимый жителями Афин, позвонил по сотовому на коммутатор.

– Торговое представительство, – ответил женский голос.

– Соедините меня с Аггером, пожалуйста.

Пауза, нарушаемая тремя щелчками; разговор будет записан и занесен в журнал.

– Могу я поинтересоваться, кто его спрашивает?

– Александер, – ответил Джэнсон. – Ричард Александер.

Еще одна пауза. Наконец в трубке послышался голос Аггера.

– Давно я не слышал это имя. – Его голос был ровным, непроницаемым. – Рад, что наконец его услышал.

– Как насчет стаканчика ретсины? – Нарочитая небрежность. – Ты можешь сейчас выскочить? На Лахитос есть одно заведение…

– Могу предложить кое-что получше, – остановил его Аггер. – Кафе на Пападхима. «Каладза». Может быть, помнишь. Чуть подальше, но зато готовят там превосходно.

Джэнсон ощутил резкий укол адреналина: встречное предложение прозвучало чересчур быстро. К тому же и Джэнсон, и Аггер прекрасно знали, что кухня в «Каладзе» ужасная; они как раз говорили об этом во время последней встречи, четыре года назад. «Худшая во всем городе», – вынес тогда приговор Аггер, с подозрением глядя на тарелку с зеленым месивом.