Директива Джэнсона
Шрифт:
За последние двадцать четыре часа Джэнсону пришлось столько лгать, изображая так много различных акцентов, что сейчас у него голова раскалывалась. Но скоро он встретится с тем, кто рассеет весь туман. С тем, с кем можно будет спокойно переговорить наедине, с единственным человеком, способным разобраться в трагедии. В Тринити-Колледже его ждет спасательный круг: декан колледжа, замечательный человек по имени Энгус Филдинг.
По приглашению профессора Маршалла Джэнсон учился под его руководством в начале семидесятых, и утонченный молодой аспирант с веселым взглядом помогал ему постигать основы истории экономики. Живой ум Филдинга пленил Джэнсона, при этом и ученый искренне заинтересовался Джэнсоном. Джэнсону была ненавистна мысль о том, что сейчас, по прошествии стольких лет, ему придется вовлечь Филдинга в сопряженное с опасностями расследование, но другого выхода у него не было. Его бывший наставник, специалист по проблемам мировой
Пройдя по мосту Тринити, Джэнсон оказался на «задворках», и его захлестнули воспоминания – воспоминания о другом времени, о том времени, когда он учился, поправлял здоровье и отдыхал. Все вокруг воскрешало у него в памяти золотой период его жизни. Зеленые лужайки, здания в готическом стиле, даже маленькие плоскодонные лодки, скользившие по реке Кем под каменными арками мостов и живыми занавесками из ветвей плакучих ив, подчиняясь умелым движениям стоящих на корме лодочников с длинными шестами. Когда Джэнсон приблизился к Тринити-Колледжу, колокольный звон воспоминаний стал еще громче. Вот выходит фасадом на «задворки» обеденная зала, построенная в начале XVII века, а рядом величественная библиотека с воздушными арками и сводами. Тринити-Колледж, величественный и огромный, доминировал в Кембридже, однако непосвященному взгляду открывалась лишь небольшая часть его владений. В действительности колледж был вторым по значимости землевладельцем Великобритании, уступая только королеве.
Пройдя мимо библиотеки, Джэнсон свернул на вымощенную гравием дорожку, ведущую к домику декана. Он позвонил в дверь, и служанка приоткрыла окно.
– Ты к хозяину, милок?
– Да.
– Не рановато ли? Ну да ничего, дорогуша. Обойди дом, я впущу тебя с черного входа.
Очевидно, она приняла Джэнсона за кого-то другого, кому была назначена встреча на этот час.
Никакими мерами безопасности здесь и не пахло. Служанка даже не спросила его имени. Кембридж мало изменился, по сравнению с тем, каким он был, когда Джэнсон учился здесь в семидесятых.
Войдя в дом, Джэнсон прошел к широкой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, ведущей мимо галереи портретов светил Тринити-Колледжа минувших веков: бородатый Джордж Тревильян, гладко выбритый Уильям Уэвел, Кристофер Вордсворт в опушенной горностаем мантии. Наверху, слева от лестницы, находилась гостиная, застеленная розовым ковром. Обшитые досками стены были выкрашены белой краской, чтобы не отвлекать взгляд от развешанных на них портретов. За этой комнатой находилась другая, гораздо просторнее, с потемневшими деревянными полами, устланными восточными коврами. Джэнсона встретил прижизненный портрет в рост королевы Елизаветы I. Художник тщательно вырисовал мельчайшие детали ее платья, безжалостно изобразив помятое лицо. Соседнюю стену украшал надменный сэр Исаак Ньютон в коричневом парике. На них двоих смело смотрел усмехающийся четырнадцатилетний лорд Глостер. По большому счету, здесь находилось самое внушительное собрание портретов такого рода за пределами Национальной картинной галереи. Это была пышная процессия своеобразной элиты, политиков и ученых, творивших историю страны, имевших право претендовать на свое отношение как к ее достижениям, так и к неудачам. Эти одухотворенные лица принадлежали минувшим столетиям, однако портрет Петера Новака пришелся бы здесь к месту. Подобно всем великим вождям, он повиновался глубокому и глубоко моральному пониманию свой миссии в жизни.
Джэнсон с интересом разглядывал лица давно покинувших этот мир королей и канцлеров. Внезапно его вывело из раздумья негромкое покашливание.
– Боже мой, это ты! – протрубил Энгус Филдинг своим пронзительным, гудящим голосом. – Прости меня – я смотрел на тебя, разглядывающего портреты, и гадал, возможно ли это. Что-то в осанке, плечах. Дорогой мой мальчик, сколько же времени прошло! Но, если честно, это самый приятный сюрприз, какой только мог быть. Джилли сказала, пришел мой десятичасовой гость, и я уже готовился к разговору с не самым одаренным нашим студентом об Адаме Смите и Кондорсе. [27] Цитируя леди Аскит: «У него светлый ум до тех пор, пока он не начинает думать». Подумать только, от чего ты меня избавил!
27
Кондорсе, Жан Антуан де – французский ученый, философ, экономист, социолог и политический деятель XVIII века.
Пробивающийся сквозь облака солнечный свет нарисовал вокруг головы бывшего наставника Джэнсона сияющий нимб. Лицо Филдинга за прошедшие годы покрылось морщинами, волосы поседели и стали более редкими, по сравнению с тем, что запомнилось Джэнсону; но он по-прежнему оставался подтянутым и стройным, а его бледно-голубые глаза сохранили ясность взгляда человека, задумавшего какую-то веселую проделку – какую-то грандиозную проделку, – в которую, возможно, он посвятит и вас. Филдинг, которому сейчас было уже далеко за шестьдесят, не отличался солидными размерами, но внутренняя сила придавала ему впечатление солидности.
– Пойдем, дорогой мой мальчик, – предложил ученый.
Он провел Джэнсона через небольшую приемную, мимо женщины средних лет с пышными формами, работавшей у него секретаршей, в просторный кабинет, выходящий большим окном на Большой внутренний двор. Простые белые полки на стенах были заставлены книгами, журналами и корректурами статей Филдинга, насмешливо провозглашающими своими названиями: «Угрожает ли что-нибудь мировой финансовой системе? Макроэкономический взгляд», «Подход к ликвидности иностранной валюты центральными банками: до полной прозрачности далеко», «Новый подход к оценке риска объединенного рынка», «Структурные аспекты рыночной ликвидности и их последствия для финансовой стабильности». На журнальном столике лежал выгоревший на солнце номер «Дальневосточного экономического обозрения»; на обложке фотография Петера Новака и подпись: «КОНВЕРТАЦИЯ ДОЛЛАРОВ В ПЕРЕМЕНЫ».
– Прости за беспорядок, – извинился ученый, убирая бумаги с черного виндзорского кресла у письменного стола. – Знаешь, в каком-то смысле я даже рад, что ты не предупредил заранее о своем появлении, потому что в этом случае я, наверное, попытался бы навести лоск, как говорят у вас в Америке, и нам обоим было бы неприятно. Все говорят, что я должен выгнать свою кухарку, но бедняжка работает здесь чуть ли не со времен Реставрации, и у меня все никак не хватает духу – или, быть может, желудка. По всеобщему убеждению, ее овощные закуски просто ядовиты. Я пытаюсь объяснить, что она eminence grise, [28] а мои коллеги возражают, что она не тайная, а сальная. [29] В целом удобства представляют собой довольно любопытное сочетание богатства и аскетизма, если не убогости, и требуется определенное время, чтобы к ним привыкнуть. Надеюсь, ты помнишь это по своему пребыванию в этих стенах, но так, как человек помнит свои детские игры, казавшиеся тогда такими занимательными, но чей смысл теперь ему не совсем понятен. – Он потрепал Джэнсона по руке. – Но теперь, дорогой мой мальчик, ты стал совсем взрослым.
28
Тайный советник (фр.).
29
Непереводимая игра слов: английское слово «greasy», «сальный», созвучно французскому слову «grise».
Слова, льющиеся бурным потоком и образующие водовороты и омуты, часто моргающие, искрящиеся весельем глаза – это был все тот же Энгус Филдинг, попеременно мудрый и насмешливый. Его глаза видели гораздо больше, чем выдавали, а глубокомысленная говорливость являлась прекрасным средством отвлечь внимание собеседника и скрыть собственные мысли. Питомец того самого учебного заведения, которое породило таких гигантов, как Маршалл, Кейнс, лорд Калдор и Сен, Энгус Филдинг занимался не только проблемами мировой финансовой системы. Он также был членом клуба «По вторникам», группы ученых и аналитиков, поддерживающих тесные связи с английской разведкой. В молодости Филдинг состоял внештатным советником службы МИ-6 и помогал определить уязвимые места в экономике Восточного блока.
– Энгус… – мягким, затуманенным голосом начал Джэнсон.
– Бутылку кларета! – воскликнул декан. – Знаю, для этого еще рановато, но мы как-нибудь переживем. Выгляни в окно, и ты увидишь Большой внутренний двор. Но, если ты помнишь, прямо под ним находится обширный винный погреб. Он проходит под всем двором и простирается дальше под садом, принадлежащим колледжу. Настоящие катакомбы кларета. Жидкий Форт-Нокс. [30] Погреб охраняет университетский эконом с огромной связкой ключей, и он единственный, кто может впустить в подземелье. У нас есть специальный комитет по винам, но его раздирают противоборствующие фракции – хуже, чем в бывшей Югославии; примирение нам даже не снится. – Он окликнул свою секретаршу: – Нельзя ли принести бутылку «Линч Бейджес» урожая восемьдесят второго года? По-моему, с прошлого раза осталась одна непочатая бутылка.
30
Форт-Нокс – военная база, на которой находится хранилище золотого запаса Соединенных Штатов Америки.