Диско 2000
Шрифт:
— Восславим Бахуса, — только и смог сказать.
— Ага. А я с удовольствием научу тебя это делать.
По пути в спальню, я услышал окрик Сони:
— А это чё там булькает, кальян, что ли?
Стив Айлетт
Это только начало
В то утро появились странные огромные корабли, медленно закрывшие собой небосклон. А профессора Скайчума согнали со сцены в тот самый момент, когда высказанные им опасения уже начали подтверждаться. Они уже здесь!
Скайчум когда-то был так надежен, что его можно было запросто использовать в качестве эталона — астрофизик до мозга костей. Политикой не интересовался — не отличал Маркса от Рэнда, потому что
Миллениум в тот год никого особо не вдохновлял и поднялся спрос на сумасшедших, которые должны были заполнить потоками фальшивых эмоций последние недели, оставшиеся до смены веков. СМИ сочли, что Скайчум подходит по всем статьям — на самом деле они просто хотели заткнуть им дыру.
Что за чушь он нес! В его концепции были слабые места, к тому же он сам признавал, что идея посетила его после того, как он впервые увидел мутировавшую голову Скрэппи Ду.
— Этот пес — гидроцефал! — проговорил он, так сильно наклонившись вперед, и так устрашающе скосив глаза, что ненароком прорвал узкие границы местного пространства-времени. В точке сопряжения возникли помехи, и все кругом предстало перед ним в виде истекающего лавой ландшафта. Он понял, что смотрит на духовный слепок недавней истории, болезненной и едкой. Зеленые потоки струились во тьме. Их неуловимые мерцающие траектории подавляли его своей незавершенностью. Они сходились в выгребной яме, наваливая в кучу все неискупленные грехи. Содержимое образовавшейся отхожей ямы было настолько токсично, что начало взрываться вовнутрь и в его сердцевине возникла черная пустота.
Каждая деталь содержала в себе целое. Скайчуму удавалось одновременно видеть устройство Вселенной и на метагалактическом, и на субатомном уровнях. Изучив картину под увеличением, он обнаружил, что линия зла исходит из двух пунктов, связанных, однако, с одним и тем же событием — нападением на Пирл Харбор. Один источник — японское правительство, другой — распоряжение Рузвельта игнорировать любые предупреждения о налете. Зараженный поток состоял из крошева 4.575 человеческих тел. При быстром снижении увеличения это историческое событие растворилось в плотности окружающих элементов, и постепенно превратился в малозначительный виток в воронке, возникшей на поверхности гигантского извержения мерцающих психических отбросов. Миллиарды таких струек просачивались в каждое уплотнение потока сверхплотных отбросов, с грохотом двигавшихся через многомерную свалку негодного хлама. Как же ему хотелось, чтобы на этом все закончилось.
Дальнейшие попытки воспроизвести его случайный прорыв в мировой эфир привели исключительно к появлению кадров, на которых безумный, еле держащийся на ногах старикашка — запоминающийся и удобный для манипулятивных СМИ образ, без усилий впаренный MTV заодно с цветными кадрами фиглярствующего Эйнштейна. Да и голова у Скайчума была такой формы, что хоть шляпу с пропеллером на нее напяливай.
Скайчум появлялся всюду, где его готовы были выслушать. Ни один уважающий себя журнал не публиковал его опус «Место отвергнутой ответственности в многомерном пространстве». Один редактор так и сказал: «Любой говорящий о стадном поведении не заслуживает внимания». Другой остановил его на улице, с ухмылкой прочитал нотацию, которая потонула в шуме транспорта, и поставил на тротуаре смачную пенную точку. Когда Скайчум выступал в ток-шоу, его появление предваряла таинственная музыка, исполненная на терменвоксе. Первый раз получилось как обухом по голове. «Тортом в морду — этот малый заявляет, что у него на заднице фломастером нарисована Седьмая Печать и что он не напрягаясь вызовет апокалипсис среди ясного неба. Приехал сюда аж из самого Нью-Йорка — доктор Тео Скайчум, добро пожаловать!» Вежливые аплодисменты и первые смешки. Ведущий был не в меру болтлив и двигался к своему концу, как надрывающий живот всадник на Стене Смерти. Как он попал сюда — вот что все пытались понять.
— Доктор Скайчум, вы полагаете, что после наступления миллениума пришельцы монополизируют канализационные сети — а какие у вас доказательства?
В паузе между смешками слушателей Скайчум промямлил, что это вовсе не его теория.
Скайчум выглядел очень серьезно, что придавало происходящему характер фарса. Ведущему внезапно страшно захотелось поиграть на бонгах, и он начал колотить по двум игрушечным летающим тарелкам. Скайчум был озадачен.
Он понял, что среди гостей есть завсегдатаи, готовые с легкостью ввязаться в обмен безобидными подколами.
— Но послушайте, Рэй, история вашей жизни напоминает краткую энциклопедию обломов.
— Знаю, Билл, но мне нравится моя жизнь.
— Вы обещали нам сегодня что-то исключительное, а что же именно?
— Хотите верьте, хотите нет, Билл, но я выдра.
— Я так и знал, Рэй.
Его слова словно сдуло этим ветром болезненного острословия, но Скайчум не мог ничего поделать с духом, царившем на телевидение. Он пытался в тон начинать с какой-нибудь легкомысленной шуточки насчет человечков с фасеточными глазами, но заканчивал воплем:
— Идиоты! Выбили почву у себя из-под ног! Угнетение также способствует эволюции, как и все остальное.
Даже на серьезных шоу его обычно не понимали. В передаче «Горькая правда», посвященной новостям, в течение часа удивлялись тому, что, оказывается, существуют анти-правительственно настроенные сервайвалисты. Они делали это уже в двадцать седьмой раз, и то, что Скайчум с раздражением, а потом и в слезах, талдычил фразу «это и ребенку известно», было воспринято, как попытка украсть у всех головокружительную сенсацию. А когда на экране появилось его заплаканное лицо, которое то стиралось, то проявлялось вновь, и он спросил: «Можно ли достичь дна очевидности?», то ему инкриминировали превращение дискуссии в балаган. Телевизионный евангелист обвинил его в том, что он «безнравственно копаться в том, что причиняет нам невыразимую скорбь», а когда Скайчум посоветовал ему остыть, тот проклял его, пригрозив в будущем какими-то невнятными карами. Это была скучнейшая возня, непоправимо бессмысленная. Прозрения Скайчума в очередной раз прозвучали как нечто постыдное.
Тем более, что в пророках недостатка не было. Один парень настойчиво утверждал, что вирус миллениума выведет из строя программы виртуальных секс-кукол, которые начнут отказывать пользователям, на том основании, что все они — столетние старцы без гроша в кармане. Другой утверждал, что регулярно общается с духом Абрама Линкольна.
— Мое общение с этим шепелявым кретином не обогатило меня никакой мудростью, — сказал он. — Однако я счастлив.
И чихнул как вредный жук, опыленный дустом с самолета, обхаркав ведущего.
Радикально мыслящие обозреватели были способны лишь вопрошать: а что, собственно говоря, празднуется? Скайчум понял, что ему хочется уйти. Но даже он вынужден был признать, что это событие — крайне важное, ибо знаменует то, что человечество так долго прожило и так мало чему научилось. Это прозвучало как открытый призыв к бунту, и по лицам забегали плутоватые ухмылки. Всех этих людей связывало между собой общая тяга к выпендрежу на публике и любовь к самодовольной расслабленности. Наконец, Скайчуму просто захотелось стать одним из них. Но как только он понял, что откровение ускользает от него, ему показалось, будто злобные огоньки, вспыхивающие в глазах у этих людей, претерпевают красное смещение, как будто он смотрел на Землю с точки зрения обитателя какой-то цивилизованной планеты, от которой эта самая Земля стремительно удаляется. И его способность смотреть в будущее вернулась с интенсивностью лихорадочного бреда.