Дитя человеческое
Шрифт:
— Не было никаких присяжных. Вы же знаете, как трудно заставить людей заседать. Никому не нужно беспокойство. Его судили согласно новым порядкам — судья и двое мировых. У них есть полномочия отправлять людей на остров. А ведь это пожизненно. Помилования не бывает, оттуда на волю уже не выходят. Пожизненный приговор — до конца дней пробыть в этом аду только за то, что он ненамеренно толкнул женщину. Это убило мою мать. Генри был единственным ее сыном, и она знала, что больше никогда его не увидит. Она потеряла интерес к жизни. И я рада, что она умерла. По крайней мере она так и не узнала самого худшего. — Мириам взглянула на Тео и просто сказала: — Понимаете, он пришел домой.
— Вы
— Генри сумел сбежать. Он нашел разбитую шлюпку, которую не заметила служба безопасности, готовя остров к приему осужденных. Все негодные лодки сожгли, но одна была спрятана, или осталась незамеченной, или, возможно, они решили, что ею уже никто не сможет воспользоваться. У Генри всегда были золотые руки. Он втайне от всех починил ее и смастерил два весла. А четыре недели назад, это было как раз третьего января, он подождал, пока стемнеет, и отплыл с острова.
— Это было чрезвычайно безрассудно и рискованно.
— Нет, это было разумно. Он знал, что либо доплывет, либо утонет, а чем оставаться на этом острове, уж лучше утонуть. И он добрался до дома, он вернулся. Я живу… Ну, не важно, где я живу. В общем, в коттедже на краю городка. Он пришел после полуночи. У меня был тяжелый рабочий день, и я собиралась рано лечь спать. Я устала, но мне было как-то неспокойно, поэтому, придя домой, я налила себе чашку чаю, а потом все-таки заснула в кресле. Я проспала всего минут двадцать, но когда проснулась, поняла, что уже не смогу заснуть. Знаете, как бывает — так измотаешься, что усталость берет свое. Нет сил даже раздеться.
Ночь была темная, беззвездная, поднимался ветер. Обычно, уютно устроившись дома, я люблю слушать шум ветра, но в ту ночь звук его был совсем другой — тревожный, завывающий, грозный. Меня охватила тоска, я чуть не плакала, думая о том, что мама умерла, а Генри навсегда останется на острове. Я попыталась стряхнуть с себя это настроение и решила подняться в спальню. И тут раздался стук в дверь. Там есть звонок, но брат не стал им пользоваться. Он дважды слабо стукнул дверным молотком, и все же я услышала. Я подошла к глазку, однако ничего не увидела, только черноту. Было уже за полночь, и я терялась в догадках, кто бы это мог стучать так поздно. Но все же накинула цепочку и открыла дверь. За дверью у стены лежала темная неподвижная фигура. У брата только и осталось сил, чтобы дважды постучать, после чего он рухнул без сознания. Я умудрилась втащить Генри в дом и привести его в чувство. Дала ему супа и бренди, и через час он смог говорить. Ему необходимо было выговориться, и я позволила ему это сделать, баюкая его в своих объятиях.
— В каком он был состоянии? — спросил Тео.
Вместо Мириам ответил Ролф:
— Грязный, вонючий, окровавленный и ужасающе худой. Он шел пешком с камберлендского побережья.
Мириам продолжала:
— Я обмыла его, забинтовала ему ноги и уложила в постель. Он побоялся спать один, поэтому я легла рядом с ним, прямо в одежде. Спать я не могла. Именно тогда он и начал рассказывать. Он говорил больше часа. А я молчала. Я только обняла его и слушала. Потом наконец он умолк, и я поняла, что он заснул. Я лежала, слушая, как он дышит, что-то бормочет. Иногда он стонал и тут же внезапно издавал резкий крик и садился в постели, но мне удавалось успокоить его, и он снова засыпал. Я лежала рядом с ним и молча плакала. Меня охватила такая злость! В груди все пылало, словно там были раскаленные уголья.
Этот остров — настоящий ад. Порядочные люди, попавшие туда, почти все умерли, а остальные стали сущими дьяволами. Там голод. Я знаю, что у них есть
А на следующее утро за ним пришли. Они не ломали дверь и даже не очень шумели. Они окружили коттедж и постучали в дверь.
— Кто это был? — спросил Тео.
— Шесть гренадеров и еще шестеро из Государственной полиции безопасности. Они послали двенадцать человек за одним, избитым и измученным. Хуже всего были люди из ГПБ. Я думаю, это были Омега. Сначала они ничего мне не сказали, просто молча поднялись и стащили его вниз. Увидев их, он пронзительно закричал. Я никогда не забуду этот крик. Никогда, никогда… Потом они повернулись ко мне, но офицер — он был одним из гренадеров — велел им оставить меня в покое. «Она его сестра, — сказал он. — Естественно, он пришел сюда. У нее не было другого выбора, кроме как помочь ему».
Джулиан вздохнула:
— Уже потом мы решили, что у него самого, должно быть, есть сестра, которая никогда его не подведет…
Ролф перебил ее:
— А может, он решил проявить немного гуманности и получить за это вознаграждение от Мириам.
Мириам отрицательно покачала головой.
— Нет, все было не так. Он пытался быть добрым. Я спросила его, что ждет Генри, но он не ответил, а один из ГПБ сказал: «А вы как думаете? Но вы получите его прах». Это был капитан ГПБ, и он заявил, что им ничего не стоило схватить Генри, когда он высадился на берег, но они шли за ним следом от Камберленда до Оксфорда. Полагаю, отчасти — чтобы посмотреть, куда он пойдет, отчасти — чтобы дать ему почувствовать себя в безопасности и уж потом арестовать.
Ролф жестко усмехнулся:
— Именно эта утонченная жестокость и доставила им дополнительное удовольствие.
— Неделю спустя прибыла посылка. По весу как килограммовый кулек сахарного песка и такой же формы. Она убыла упакована в оберточную бумагу с этикеткой. Внутри находился пластиковый пакет, наполненный чем-то белым и зернистым, словно садовое удобрение, не имевшее никакого отношения к Генри, и напечатанная на машинке записка без подписи: «Убит при попытке к бегству». Больше ничего. Я выкопала ямку в саду. Помню, шел дождь, и, когда я высыпала в землю белый порошок, мне показалось, что весь сад заплакал. Но я не проронила ни слезинки. Мучения Генри закончились. Ведь он был готов на что угодно, только бы не очутиться снова на этом острове.
— О том, чтобы отправить его назад, и речи не шло, — заметил Ролф. — Они не могли допустить, чтобы стало известно о возможности побега. К тому же такой возможности уже нет, во всяком случае, теперь. Они начали патрулировать берег.
Тронув Тео за руку, Джулиан посмотрела ему прямо в глаза.
— Нельзя так обращаться с людьми. Независимо оттого, что они сделали, кто они такие, нельзя так обращаться с человеческими существами. Мы должны прекратить это.
— Да, социальные беды — очевидный факт, но они ничто по сравнению с тем, что происходит в других частях мира, — ответил Тео. — Вопрос в том, что страна готова принять в качестве платы за хорошее управление.