Дитя души
Шрифт:
Но царевна прижалась еще крепче к ногам его и воскликнула:
— Я ли от тебя уйду!..
И просила его все рассказать, как было. Петро все рассказал ей, только о кошельке и о встрече со святыми он утаил и не открыл ей, откуда он берет столько золота, сколько хочет.
В это время кормилица подошла к дверям и привела с собою двух немых евнухов, чтоб унести мертвого Петро в подвал.
Она отперла дверь и вошла, и за нею оба евнуха. И увидали они, что Петро сидит на диване в простой и старой одежде своей, как был, а царевна у ног его веселая и здоровая и смеется.
Удивились евнухи и ушли известить царя Агона; кормилица же хоть и рада была, но ей не понравилось, что царевна так унизила себя перед простым человеком, и она сказала ей:
— Не идет тебе, царской дочери, обнимать ноги у пастуха либо дровосека. Он тебе не пара:
Но царевна прижалась еще крепче лицом к ногам Петро и, обратясь к кормилице своей, с досадой отвечала:
— Что мне твои царские дети... Они все для меня противны, как шпинат с луком в воде вареный; а он для меня все равно, что гвоздичка и мускус.
Изумилась кормилица и, ни слова больше не сказав, тоже поспешила к царю.
Петро же подумал в душе своей: «Я этих слов не забуду!»
Скоро приехал и сам царь Агон в величайшей радости: и по всему городу и по селам окрестным сейчас же разнеслась весть, что царевна здорова, и народ веселился.
Царь Агон спросил у дочери:
— Когда желаешь, чтобы сделать свадьбу? Но она при нем стыдилась и молчала. Петро понял, чего она желает, и сказал царю:
— Государь, я желаю, чтобы свадьба наша завтра была; не знаю, как угодно царевне твоей.
Царевна же сказала в великой радости:
— Разве есть у меня другая воля, кроме воли моего господина?
И опять изумился царь ее любви и смирению.
На другой же день их обвенчали с пышностию. Петро одарил щедро всех подруг, служанок и слуг царевны Жемчужины. Каждой подруге дал он по цветной толковой ткани, а кормилице дал ткань бумажную, чорную с белыми крапинками, и сказал:
— На что тебе цветная ткань? Ты уж не молода.
После свадьбы начал жить Петро с царевной Жемчужиной приятно и весело в ее загородном дворце.
Место там было веселое и ровное, у реки: было много вязов высоких и дубов, были каштаны такие толстые, что пяти человекам и больше разве охватить их руками, став рядом; а на берегу реки прекраснее всех других деревьев росли старые платаны, у которых давно уже ничего внутри не было, а только одна кора, и все они зеленели и до того были обширны, что для забавы царевны Жемчужины были внутри их устроены небольшие киоски. Обширный двор был обнесен высокою стеной с тремя железными воротами, и на самом конце двора стояла та островерхая башня, в которой была заключена царевна, когда была нездорова; с одной стороны двора были все кухни, и бани, и конюшни, и жилье для прислуги, а с другой — дворец царевны.
Двор весь был изукрашен дорожками из мелких камешков, из камешков белых, сереньких и чорных, все узорами и узорами, как мозаика, изображавшая разные звезды и цветы. Дорожки эти все были обведены стрижеными низенькими миртами, которые и зимой были зелены. А между дорожками цвели разные цветы, и розы, и лилии, и другие цветы, и желтые, и красные, и голубые. Фиалки везде цвели весной, и около камней, и под кустами мирт, и около дорожек.
Внутри дворца была большая зала; все стены были выложены голубыми расписными изразцами, чтобы было тепло зимой, а летом прохладно. Только на одной стене была та картина, которую любила царевна: все богатые мужчины с чубуками и богатые женщины нюхали цветки, сидели на престолах И веселились. Кругом всей залы было возвышение с кипарисными столбиками; на возвышении за столбиками софа во всю залу кругом, вся в многоцветном и драгоценном азиятском шелку, голубом и розовом, все золотыми марафетами [9] затканном; этот бесценный шолк закрывали по будням тончайшею льняною тканью с кружевами, чтоб его, садясь, не изнашивали и не марали... На мраморном полу зимой стелили аджемский ковер во всю залу, и он был еще узорнее цветника и дорожек; кругом его везде по краям жолтые барсы ловили за спину зайцев и ели их. Посреди залы ставили два серебряные золоченые мангала [10] с угольями, когда было холодно; на чудовищах крылатых были они утверждены, и в них посыпали курения. Потолок же над этою залой был кипарисовый, весь фиолетовым цветом раскрашенный, и по всему этому полю были
9
Турецкое слово: фигура, изображение.
10
Жаровня.
Такой удивительный зал сделал царь Агон для своей возлюбленной и милой дочери!
И спальня была хороша, и бани. В спальне мастера из дальних стран чудную печку сложили, островерхую, снизу широкую, всю из блестящих зеленых изразцов; в каждом изразце было круглое углубление, как бы с полстакана глубиной, тоже зеленое. Ковер в спальне был не аджемский, а проще, из Балканских гор, красный, как киноварь, и по нем все синие и белые узоры. Около печки стелили рабыни каждый вечер один на другой три толковые тюфяка и накрывали их каждый день чистою тончайшею льняною кисеей с золотою бахромой кругом и шелками по краям расшитою; подушечки клали для Петро и для царевны шолковые, цветные, наволокою тюлевой покрытые. Одеялам же шелковым и бархатным и шолком и золотом расшитым счета не было. Каждый день царевне подавали все чистое, и Петро тоже. Умывались они критским мылом в золотых рукомойниках. Царевне подавали рабыни. А когда Петро хотел мыть себе руки, то царевна наполняла иногда розовою водой, а иногда померанцевою золотой рукомойник и, взяв на плечо разукрашенное полотенце, отгоняла служанок и сама, смиряясь, становилась пред диваном на колена и лила ему воду на руки; а каждую субботу сама хотела мыть ему ноги и грозно кричала на рабов и рабынь: «Отойдите!»
Кормилица ее огорчалась этим, говорила ей тайно:
— Как уж тебе пастушеские ноги его понравились! Но царевна строго запретила ей говорить это другой
раз и обещала мужу сказать, чтоб он изгнал ее из дворца.
— И не тебя, я государя, отца моего, за него отдам! — сказала царевна.
И не знала царевна, как еще показать молодому мужу, до чего она его любит и уважает, и боится.
Шесть недель прожили они так вдвоем; кушали, пили, отдыхали, музыка для них играла, сколько их душе было угодно.
Они часто гуляли вдвоем по саду, взявшись за руки, и говорили друг другу о своей любви.
— Любишь ли ты меня, царевна? — спрашивал ее Петро.
— Разве можно не любить тебя? — говорила ему Жемчужина. — Разве видал кто звезды в полдень или солнце ночью? Что ты спрашиваешь?
И его она спрашивала:
— Чего ты теперь желаешь, Петро? Прикажи. А он только плечами пожимал и говорил:
— Чего мне теперь желать? Не знаю. Ничего, кажется, я не желаю.
По окончании шести недель Петро вспомнил о своих воспитателях Христо и Христине и подумал: «Теперь я, конечно, могу построить им большой дом, такой дом, в каком живут градоначальники и самые богатые купцы; но если я построю им сейчас такой дом, то кошелек мой перестанет давать золото, и не буду я всемогущим человеком, как теперь. А я прежде узнаю, как они живут...»
Призвал он нарочного гонца и сказал ему так:
— Перемени одежду твою цветную и новую и надень одежды простые и ветхие. Возьми эти десять золотых и поезжай в город, где живут Христо и Христина, и посмотри, что им нужно. Не течет ли крыша у них; не обвалились ли стены, есть ли у них теплая одежда на земнее время; довольно ли у них хлеба, вина и масла. Посмотри и сделай все, что им нужно. И скажи им так: сын ваш Петро нашел себе должность выгодную и послал вам эти деньги; и еще будет вам посылать. Вы старый домик ваш чините, а новый он сам скоро построит. Подождите. Но если ты скажешь им всю правду, что я выкупил царя Агона из осады и на царевне Жемчужине женился, то ты в лютых мученьях умрешь. Как нашел я семь бочек золота, чтобы царю Политекну уплатить дань за моего тестя царя Агона, так я и другие семь найду, чтобы подкупить людей, которые тебя и в чужих странах разыщут и умертвят.