Дитя Реки. Корабль Древних. Звездный Оракул
Шрифт:
Йама забрал у пришельца спрей, растворяющий клей на нитях, и освободил Кафиса, тот сразу хотел убить человека, который убил бы и съел его самого, но Йама не позволил, и Кафис вынужден был удовлетвориться тем, что связал ему за спиной большие пальцы и оставил с одной ногой в ловушке.
Как только они скрылись из виду, человек начал кричать:
— Я ведь отдал вам спрей! Я не хотел ничего плохого! Отпусти меня, господин. Отпусти меня, и я ничего не скажу! Я клянусь!
Кафис и Йама отчалили от смоковницы, а он все кричал и кричал.
Костлявые голени рыбаря были так длинны, что колени торчали выше темени, когда он скрючился в ялике. Греб он медленными сноровистыми движениями. Нити
— То есть если ты не возражаешь помочь мне с ночным уловом.
— Ты мог бы доставить меня в Эолис, это недалеко.
Кафис кивнул:
— Конечно, недалеко, но у меня уйдет целый день, ведь надо грести против течения: Кое-кто из наших ездит туда торговать, оттуда я в прошлом году и получил свой прекрасный наконечник для копья. Но мы никогда не выходим из лодок, когда приезжаем туда, потому что это мерзкий город.
Йама сказал:
— Я там живу. Тебе нечего бояться. Даже если этот человек сумеет освободиться, его сожгут за то, что он хотел тебя убить.
— Возможно. Но тогда его семья объявит вендетту моей семье. Так уж заведено. — Кафис посмотрел на Йаму и сказал: — Помоги мне с удочками, а потом я отвезу тебя на берег. Пешком ты дойдешь быстрее, чем я буду грести. Но, думаю, тебе не помешает позавтракать, прежде чем отправляться в путь.
Они причалили у громадной смоковницы в полулиге ниже по течению. В перевернутом черепашьем панцире Кафис разжег из сухого мха костер и вскипятил в котелке чай, заварив ломкие полоски коры с кустика, который рос, по его словам, среди верхних ветвей смоковницы. Когда чай стал закипать, Кафис бросил в него какие-то плоские семена, от которых напиток вспенился, и передал котелок Йаме.
Чай горчил, но уже после первого глотка Йама почувствовал, как прогревается его кровь, и выпил котелок до дна. Он сидел у огня и жевал кусок сухой рыбы, а Кафис сновал по покрытой мохом поляне, у которой они причалили. Своими длинными ногами, коротким телом, медлительными осторожными шагами рыбарь напоминал цаплю. У него были перепонки между пальцами, а крючковатые когти и хрящеватые шпоры на пятках помогали ходить по скользким переплетенным ветвям смоковниц. Он собрал какие-то семечки, лишайник, особый вид мха, добыл жирных личинок жуков из крошащейся гнилой древесины и тут же их съел, выплевывая головки.
— Все, что человеку нужно, можно найти в смоковницах, — говорил Кафис. Рыбари обрабатывали листья и из волокнистой массы пряли и ткали себе одежду. Из молодых опорных корней делали ловушки и ребра лодок, а корпус ткали из полосок коры, вымоченных в древесном соке после перегонки. Вызревающие круглый год ядра плодов смоковницы перемалывались в муку. Яд, чтобы глушить рыбу, извлекался из кожи особого вида лягушек, живущих в крошечных водоемах, собирающихся в живых вазах бромелиад. Сотни видов рыб резвились среди корней, и тысячи видов растений селились на ветвях смоковниц. Все они находили свое применение, все имели своих духов-хранителей, и каждого следовало умилостивить.
— У нас есть все, что нам надо, кроме металлов и табака, поэтому мы и торгуем с племенами суши. А в остальном — мы свободны, как рыбы, и всегда были такими. Мы никогда не поднимались над своим животным естеством, с тех пор как Хранители дали нам для жизни смоковницы, вот Болотные люди и видят в этом предлог, чтобы на нас охотиться. Но мы — древний народ, мы многое видели, и у нас хорошая память. Есть такая поговорка: все возвращается в реку, обычно так и бывает.
У Кафиса на плече была татуировка: змея, выполненная красным и черным цветом, прогнувшаяся так, что могла проглотить собственный хвост. Он коснулся кожи под рисунком когтем большого пальца и сказал:
— Даже река возвращается сама в себя.
— Что это значит?
— Разве ты не понимаешь? Куда, ты думаешь, девается река, когда падает с Края Мира? Она глотает сама себя, возвращается к истокам и обновляется. Таким создали наш мир Хранители. Мы из тех, кто был здесь с самого начала, и потому помним, как было дело. Потом все стало меняться, с каждым годом река спадает. Может, она уже не кусает собственный хвост, однако тогда я не понимаю, куда она девается теперь.
— А вы помните… ваше племя помнит Хранителей?
Глаза Кафиса затянулись пленкой. В голосе его зазвучали поющие нотки:
— До Хранителей Вселенная была ледяной пустыней. Хранители принесли свет, он растопил лед и оживил заключенные там семена смоковниц. Первые люди были сотворены из древесины смоковницы, такой громадной, что она сама была целым миром, стоящим во вселенной воды и света. Но древесные люди отвернулись от Хранителей, не чтили животных и даже себя не уважали. Они так сильно разрушали великое древо, что Хранители напустили на них великий потоп. Дождь шел сорок дней и сорок ночей, вода поднялась выше корней, потом выше ветвей, пока на поверхности не остались лишь самые верхние молодые листочки, но в конце концов скрылись и они. Все сущее в мире погибло, кроме лягушки и цапли. Лягушка вцепилась зубами в последний листок, выглядывающий из вод, и стала взывать к сородичам, но услышала ее одна цапля, она склонила шею и проглотила лягушку. Хранители это видели, и лягушка начала расти в животе у цапли, она все росла и росла, покуда цапля не разорвалась надвое и оттуда появилась не лягушка и не цапля, а новое существо с признаками обоих родителей. Это был первый человек нашего племени и точно так же, как он не был ни лягушкой, ни цаплей, он не был ни мужчиной, ни женщиной. В тот же миг потоп стал отступать. Новое существо прилегло на гладкий болотистый берег и заснуло, а пока оно спало, Хранители разделили его на части и сотворили из ребер еще пятьдесят созданий — мужчин и женщин. И это было первое племя рыбарей. Хранители дунули на них и затуманили им головы, чтобы они не были непочтительными и дерзкими, как древесные люди. Но все это было давным-давно и в другом месте. Ты сам выглядишь так, будто твоя раса произошла от деревьев, только не сердись, что я так говорю.
— Я родился на реке.
Кафис защелкал своей широкой и плоской челюстью — рыбари таким образом смеялись.
— Хотелось бы мне когда-нибудь услышать эту историю, но сейчас пора отправляться. День не становится моложе, а впереди много работы. Вполне может статься, что Болотный человек сумеет спастись. Надо было его убить. Он отгрызет собственную ногу, если подумает, что это поможет ему выбраться. Болотное племя коварно, все они — предатели, вот потому-то и ловят нас, хотя мы умнее, конечно, когда наша кровь согреется. По этой причине они ловят нас в основном ночью. Я попался, потому что ночью моя кровь остыла. Я стал медлительным и тупым, теперь-то я согрелся и знаю, что нужно делать.
Помочившись на костер, Кафис его затушил, потом спрятал панцирь черепахи и котелок под узкое сиденье вдоль бортов лодки и объявил, что он готов.
— Ты принесешь мне удачу, ведь только удача помогла тебе спастись от фантома и найти меня.
Йама сидел с одной стороны, а Кафис, который греб одним веслом в форме листка, — с другой, при этом маленькая лодочка шла удивительно устойчиво, хотя и была так мала, что колени Йамы упирались в костлявые голени Кафиса. Когда суденышко выплыло на стремнину, Кафис продолжал грести одной рукой, а другой набил длинную трубку обычным табаком и раскурил ее, чиркнув кремнем по шероховатому куску стали.